Джентльмен в Москве - Амор Тоулз

Граф поднес ложку ко рту и почувствовал солнечный, золотой и веселый запах меда. Он ожидал, что у меда будет запах сирени из Александровского сада или вишен с Садового кольца. Граф попробовал мед, но не смог сразу определить, какой он. Мед не имел вкуса деревьев, росших в Москве… Он пах лугом и рекой… немного перголой… и яблочным цветом.

Абрам кивал головой.

– Нижний Новгород, – сказал граф.

И это действительно был вкус яблонь под Нижним Новгородом.

Вне всякого сомнения.

– Наверное, пчелы подслушали наши разговоры, – прошептал старик.

Ростов и Абрам посмотрели в сторону улья, над которым роились пчелы, пролетевшие сотни километров, чтобы сделать мед из цветов яблонь Нижнего. Темные силуэты пчел кружили над ульем не как светящиеся звезды, а как маленькие черные дыры.

Около двух часов ночи граф пожелал всего доброго Абраму и вернулся в свою каморку. Он вынул из кармана золотую монету и вернул ее в ножку письменного стола своего крестного, где ей было суждено пролежать еще двадцать восемь лет. И на следующий день в шесть часов пополудни он был первым посетителем ресторана «Боярский».

– Андрей, – сказал он метрдотелю. – Можно вас на минуту…

Граф Александр Ильич Ростов проснулся в половине девятого. С улицы доносился звук падавших на карниз капель дождя. Он лишь приоткрыл глаза, раздвинул занавески и встал с кровати. Потом надел халат и влез ногами в тапочки. Ростов вынул жестяную банку с кофейными зернами, положил ложку зерен в кофемолку и начал крутить рукоятку.

Граф молол кофе словно в полусне. Предметы в комнате казались ему эфемерными, а их формы – зыбкими. Но как только он открыл кофемолку, по комнате разлился изумительный алхимический запах свежемолотого кофе.

С этим запахом темнота отделилась от света, воды – от материка, а земля – от небес. Запорхали птицы, забегали звери, поползли гады ползучие. А на жестяном карнизе за окном громко засеменил лапками голубь.

Ростов выдвинул из кофемолки маленькую полочку и пересыпал из нее кофе в турку, воду в которую залил еще с вечера. Потом он зажег горелку и потушил спичку. Пока варился кофе, граф сделал тридцать приседаний, тридцать отжиманий от пола и тридцать глубоких вдохов. Из небольшого серванта он достал маленький молочник со сливками, пару английских бисквитов и кусочек «фрукта дня» (на сей раз это было яблоко). Ростов налил себе чашку кофе и насладился своим завтраком.

Хрустящим и кислым яблоком…

Горячим горьковатым кофе…

Сладостью бисквита с привкусом чуть-чуть прогорклого масла…

Сочетание этих вкусов было настолько прекрасным, что граф едва переборол желание намолоть и сварить себе вторую чашку кофе, съесть вторую четвертинку яблока и еще два английских бисквита.

Настало время приступать к делам. Граф долил остатки кофе в чашку, стряхнул с тарелки крошки на карниз для пернатого друга, вылил остатки сливок в блюдце и собирался поставить его за дверью в коридоре, как вдруг увидел на полу конверт.

Видимо, кто-то ночью подсунул конверт под его дверь.

Граф выставил в коридор блюдце с остатками сливок для своего одноглазого друга и взял в руки конверт. На ощупь казалось, что внутрь вложено не письмо, а что-то другое. На обратной стороне конверта был изображен логотип отеля «Метрополь», а на лицевой стороне, где пишут адрес и имя получателя, был написан вопрос: «В четыре часа?»

Сев на кровать, граф сделал последний глоток кофе. Потом взял нож, аккуратно вскрыл конверт и посмотрел внутрь.

– Mon Dieu, – сказал он.

История – это способность увидеть поворотные моменты исторического развития, сидя в кресле. Историки изучают прошлое и с уверенностью маршалов, осматривающих поле битвы, говорят: «Вот оно. Вот поворотный момент, вот решающий фактор. С того самого дня все изменилось».

Как утверждают историки, третьего января 1928 года в стране приступили к выполнению первого пятилетнего плана, начинание, которое должно было превратить аграрную Россию девятнадцатого века в мощную индустриальную державу века двадцатого. Семнадцатого ноября 1929 года один из основателей газеты «Правда» и последний друг и союзник российского крестьянства Николай Бухарин был обыгран Сталиным и потерял свое место члена Политбюро, прокладывая дорожку к автократии во всем, кроме названия. Двадцать пятого февраля 1927 года приняли 58-ю статью Уголовного кодекса, ловушка, в которую нас всех со временем заманят[46].

Хоть 27 мая, хоть шестого декабря – в восемь или девять утра.

Словно во время оперной постановки – занавес упал, нажали на кнопку, одна декорация исчезла, другая появилась. Занавес снова поднимают, и зритель видит не гостиную в барском доме, а сцену у ручья.

Тем не менее сразу после того, как произошли все эти события, москвичи не принялись метаться в панике. Когда был оторван очередной лист календаря, окна спален не зажглись миллионами ламп, лик вождя внезапно не появился над каждым столом и не проник в каждый сон, а водители «черных марусь» не завели разом свои машины и не выехали на ночным улицы. Потому что и отстранение Бухарина, и начало первой пятилетки, и введение печально известной 58-й, позволяющей арестовывать каждого даже с намеком на противоречие с властью, – все это было лишь началом, предзнаменованием и предчувствием. Пройдет еще десять лет до того, как последствия этих событий все почувствуют в полную силу.

Нет, для большинства из нас, живших в конце 1920-х годов, эти события не ощущались как поворотные. Тогда жизнь казалась нам картиной, которую можно наблюдать, посмотрев в калейдоскоп.

В калейдоскопе лежат разноцветные кусочки стекла. Благодаря системе зеркал любое расположение этих осколков кажется магией симметрии. Благодаря этой симметрии создается впечатление, что картинку очень хорошо продумывали и создавали, словно по какому-то заранее утвержденному плану. Но после легкого поворота руки кусочки стекла складываются в новый узор, который выглядит таким же ярким, симметричным и, как нам кажется, продуманным и осмысленным.

Таковой была городская жизнь конца 1920-х годов.

И таковой она была в отеле «Метрополь».