Гений страсти, или Сезон брачной охоты - Екатерина Гринева

Этот вопрос застал меня врасплох. Я вся подобралась.

– В целом Ирина Алексеевна права. Кроме того, я стараюсь не лезть в личную жизнь своих сотрудников…

– Я как раз хотел спросить вас о его знакомых. Кого из них вы знали?

Капитан Ершов занес ручку над блокнотом, явно собираясь записать имена и фамилии.

– Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Я никого не знала. И как именно он проводил свое время после работы – тоже.

И я вдруг с удивлением подумала, что это – чистая правда! Я знала о своих сотрудниках все и… ничего! Я знала, как сердится Марк и как выглядит Никита в приступе вдохновения; я знала, что Марк никогда не пьет кофе с молоком – только крепкий, черный. А Никита, наоборот, с молоком и с сахаром. Я знала, что Гриша не гурман и из всех на свете деликатесов предпочитает воблу с пивом. Знала, что Марк любит, когда у него все под рукой и на столе все в идеальном порядке, а Никита творит только в бардаке, а по-другому и не умеет. Я знала, что Никита быстро все придумывает, быстро принимает решения, а Марку для этого нужно время, он не такой «легкодум», как Никита. Я знала, что Никита быстро теряет интерес к уже оформившейся идее и не любит ее долго дорабатывать. Марк же предлагает сразу несколько окончательных вариантов проекта и все делает основательно и солидно. Но я не знала, чем они занимались после того, как покидали пределы нашего офиса. Я даже проморгала судьбоносный роман Ульяны и Никиты и не знала, что таинственная дама, в которую был влюблен Марк, и есть Ульяна. Я судила о людях очень поверхностно, «вытягивала» из них суть, а все прочее в их жизни оставалось для меня «за бортом». Неужели я действительно такая сухая, «железобетонная» Вешнякова… Меня недавно в этом упрекал Гриша. Но ведь это же не так! Или все-таки так и есть?

Я сглотнула.

– Понимаете, мы не были так уж близки между собою. И не делились друг с другом подробностями своей личной жизни. Поэтому я ничего не могу сказать вам. Извините.

Капитан Ершов посмотрел на меня с недоверием. Рука его застыла над блокнотом.

– Был ли в последнее время Марк Свешников чем-то озабочен или расстроен? Вам так не показалось?

– Пожалуй, нет.

– Для руководителя вы слишком уж ненаблюдательны, – упрекнул меня Ершов.

– Простите… Я могу закурить?

– Нет, – отрезал он, словно это я сидела в его кабинете, а не он – в моем.

– Простите, – повторила я.

– Чем занимался Свешников в последнее время? Над чем он работал? У него было какое-то конкретное задание?

В кабинет вошла Ирочка.

– Там на проводе… Васильев.

– Скажи, что я перезвоню ему потом. Я беседую с капитаном полиции. Валерий Николаевич, вы будете чай или кофе?

– Спасибо. Чай. Зеленый.

– Ирочка, мне тоже чай. С сахаром.

Ирочка вышла.

Так! Горячо-горячо! Эх, если бы я могла переговорить со своими сотрудниками и предупредить их, чтобы они ничего не рассказывали Ершову о пропавшем «каннском ролике», который совершенно ни к чему приплетать к убийству Марка! Но Ершов явился в офис с самого утра и поставил меня в затруднительное положение. Хотя, может быть, я делаю ошибку, не рассказав ему все как есть? Веду себя как Гриша, который затеял доморощенное расследование и при этом едва не погиб. А Марка убили… И я изо всех сил покрываю свой родной коллектив, в котором завелся убийца и предатель? Жутко хотелось курить, почему-то зачесался правый глаз… Я потерла его и провела рукой по лежавшей передо мной папке, словно стирая с нее несуществующую пыль.

– Профессионалом Марк был отличным: способным, исполнительным. – Я выдержала легкую паузу.

Промелькнула – как-то некстати – циничная мысль, что народное поверье – о покойниках либо ничего, либо хорошо – несет в себе некое рациональное зерно. Ведь умерший уже ничего возразить не может. Хоть ты тресни! И тогда получается одностороннее избиение – все равно что пинать ногами инвалида. Особенно если говорить именно плохо.

Я отвела взгляд и продолжила:

– Мы работали над рядом проектов. Вряд ли они представляют для вас интерес. Это реклама Калининградского рыбзавода, реклама двух марок алкогольных напитков и ребрендинг одной мебельной фабрики из Подмосковья.

– Можно узнать точные координаты заказчиков?

– Я уверяю вас, что наши рекламные заказы не имеют никакого отношения к убийству Марка.

– Это решать не вам, – одернул меня Ершов.

– Ах, да! Извините…

Я сообщила ему координаты заказчиков и вновь с тоской посмотрела в окно.

Вошла Ирочка с двумя чашками зеленого чая и маленькой сахарницей на подносике.

Ершов отпил глоток и поставил чашку на стол.

– С кем из коллег Марк Константинович был особенно близок?

Опять горячо! Если я укажу на Никиту, он может не выдержать давления и психануть, сломаться. Никита – тонкий, творческий человек, а как ведут себя творческие люди, когда судьба загоняет их в угол, я не знала. И рисковать не желала.

– Ни с кем. Марк всегда держался немного особняком. Он сидел в одной комнате с Никитой Белогоновым и Ульяной Радовой. Они близки друг другу по возрасту. Можно сказать, сверстники. – Хотя, это неправда. Марк был старше Никиты на пять лет. Ему было тридцать два, а Никите – двадцать семь. Марк был уже отчасти… заматеревшим волком, уставшим от жизни и узнавшим, почем фунт лиха. И еще эта его любовь к Ульяне, которая свалилась на него как дар небес – или как проклятье! Все это случилось с ним в самом опасном возрасте – между тридцатью и сорока, когда все старое уже приелось, а все новое ужасно пугает. И привычную свою жизнь жалко… но возникает такое ощущение, что выхода нет и прыгать с обрыва все-таки надо… Марк и прыгнул. Весь последний год он был сам не свой. Это заметили все. Но как же тщательно Марк скрывал от всех свою «даму икс», как он не хотел, чтобы его тайна выплыла наружу и он превратился бы в уязвимое, беззащитное существо… Любовь всегда делает человека беспомощным – ты не можешь противостоять ей, не можешь сделать вид, что ничего особенного не происходит. И как трудно было Марку скрывать все это! Здесь, в моем офисе, возник роковой треугольник – с испанскими страстями, «корридой» и страданиями, а я все это проглядела за вечными нашими «концепциями» и «идейками»!

– Белогонов и Радова, – уцепился за эти фамилии Ершов. – А с кем-то другим Марк Свешников не откровенничал? Какая вообще обстановка была в вашем коллективе?

– Замечательная! – вырвалось у меня.

Я перехватила недоуменный взгляд Ершова и пояснила:

– Мы все поддерживали друг друга и старались как единая команда. Разногласия, конечно, у нас бывали. Вы бы не поверили, если бы я принялась вас уверять, что ссор и конфликтов у нас вообще никогда не было. Такое невозможно в принципе. Любой нормальный коллектив – как семья, где существует все: и обиды, и примирения, и взлеты, и охлаждения. Но все наши размолвки никогда не перерастали во что-то серьезное. Мы шли на компромисс и мирились. Мы бы не смогли комфортно сосуществовать, если бы обижались друг на друга слишком долго.