Десять величайших открытий в истории медицины - Джеральд Фридланд

Между тем информация о Гаррисоне и его открытиях довольно подробно представлена в главном вестибюле Университета Джона Хопкинса, а одна из сегодняшних обязанностей президента Йельского университета состоит в том, чтобы назначать нового профессора кафедры имени Росса Гренвилла Гаррисона, созданной в 1947 году президентом и ученым советом университета в ознаменование заслуг Гаррисона. Эту кафедру возглавляли самые выдающиеся биологи Йеля.

А ведь этот ученый, которого сегодня почти уже забыли, сделал одно из важнейших открытий в истории медицины — разработал метод культивирования тканей, то есть выращивания живых клеток в лабораторных условиях, вне растений или животных, от которых эти клетки были взяты. Открытие Гаррисона позволило изучать живые организмы на клеточном и даже молекулярном уровне, разрабатывать современные вакцины, в том числе от полиомиелита, кори и бешенства. Этот метод дал новый толчок исследованиям рака (и СПИДа). Благодаря методу выращивания культур тканей за последние пятьдесят лет о причинах самых разных болезней узнали больше, чем за предыдущие пять тысяч лет. И все это началось с Росса Гренвилла Гаррисона[84].

Гаррисон, второй из пяти детей в семье, родился в Джермантауне, штат Пенсильвания, 13 января 1870 года. Его мать умерла рано, от рака. Отец, инженер, часто и подолгу жил в России, и воспитанием Гаррисона занималась главным образом тетка. В школе, где он учился, особое внимание уделялось изучению природы и часто проводились экскурсии по окрестностям города, что стимулировало интерес мальчика к естественным наукам. Рассказывают, что во время одной из таких экскурсий он совершил геройский поступок — спас тонувшего человека.

Заканчивать школу юному Гаррисону пришлось в Балтиморе. В шестнадцать лет он поступил в колледж Университета Джона Хопкинса. Росс занимался биологией, математикой, химией, изучал латынь и греческий и проводил бесконечные часы в университетской библиотеке за чтением греческих и римских классиков; их книги совершенно завораживали его. Что бы он ни делал, у него все получалось блестяще. Через три года Гаррисон уже получил диплом об окончании колледжа.

Заметив выдающиеся способности сына, Гаррисон-старший посоветовал ему продолжить обучение, и в 1889 году Росс поступил в Университет Хопкинса, где намеревался изучать биологию и математику. Летом 1890 года ему пришлось ассистировать при проведении экспериментов по изучению эмбриологии устрицы. Эта работа настолько заинтересовала юношу, что эмбриология стала делом всей его жизни.

Первое время в университете Гаррисон работал под руководством У. К. Брукса. Брукс считал, что основная задача эмбриологии состоит в том, чтобы объяснить, почему тот или иной орган или система органов развивается именно так, а не иначе. Гаррисон соглашался с ним, но впоследствии изменил свое мнение.

Брукс научил Гаррисона очень важным вещам, в частности как относиться к науке и своим коллегам. Изучая эмбрионы мельчайших морских животных, Брукс случайно узнал, что некий его коллега во Франции занят аналогичными исследованиями и вот-вот опубликует свои результаты. Подумав минуту, Брукс заявил, что не видит никаких оснований торопиться. Если работа французского ученого окажется более интересной, тем лучше для него, и Бруксу не придется вообще ничего публиковать. С другой стороны, если француз оставит неисследованными какие-то детали (а так бывает довольно часто), Брукс опубликует только те результаты, которые дополнят его работу, а большего и не требуется. То был настоящий урок, и Гаррисон запомнил его навсегда.

С 1892 по 1899 год Гаррисон жил в Бонне, где изучал медицину, — с перерывом на 1894 год, когда он вернулся в Университет Хопкинса, написал диссертацию и получил степень доктора философии. В 1893 году в Бонне он познакомился со своей будущей женой Идой Ланге. Ида тогда только что закончила школу для девушек в Швейцарии. Она свободно говорила на английском, немецком, итальянском и французском языках. Гаррисон, помимо родного английского, владел немецким, так что они могли спокойно общаться по крайней мере на двух языках.

Гаррисон сообщил отцу о намерении жениться, и Гаррисон-старший, внимательно изучив фамильное древо Иды, дал согласие. Зато отец Иды, военный моряк, сказал, что не возражает против обручения, но вот с браком следует подождать три года. Гаррисон и Ида терпеливо выждали этот срок; они поженились 9 января 1896 года в немецком городке Алтона. Через три года Гаррисон получил в Бонне диплом врача.

Видно, необыкновенная одаренность молодого ученого была столь очевидна, что администрация Университета Джона Хопкинса предложила ему место на медицинском факультете еще до получения медицинского диплома. Дальнейшая его карьера оказалась стремительной: в 1895 году Гаррисон занял должность преподавателя, а в 1899 году уже стал доцентом. Не прерывая обучения на медицинском факультете в Бонне, он вел занятия в Университете Хопкинса — жизнь его легкой не назовешь, ведь тогда самолеты еще не летали, Гаррисон непрерывно плавал через океан — туда и обратно, то на занятия в Бонн, то чтобы прочитать лекции в университете.

Гаррисону повезло — в период его работы в Университете Хопкинса тамошнюю кафедру анатомии возглавлял выдающийся эмбриолог Франклин П. Молл. Хотя между ними, скорее всего, сложились самые добрые отношения, Молл по непонятной причине не предложил Гаррисону стать соавтором всемирно известного двухтомного пособия по эмбриологии человека, редакторами которого были он сам и немец Франц Кейбель. Может быть, это произошло потому, что Гаррисон специализировался на экспериментальной эмбриологии и проводил большинство опытов не на людях, а на животных.

Гаррисон не полагался исключительно на свои блестящие способности. Он усердно и напряженно работал, часто уходил из дома на рассвете, а возвращался уже глубокой ночью. За первые десять лет работы в Университете Хопкинса он опубликовал двадцать выдающихся статей по эмбриологии, а кроме того, основал «Журнал экспериментальной зоологии» («Journal of Experimental Zoology»); под его редакцией вышли 105 томов этого издания.

С первых дней и до самого конца его карьеры Гаррисона можно было сравнить не с милым и ласковым пони, а с надежной, сильной рабочей лошадью. Его отличительными свойствами были некоторая холодность в общении с людьми и абсолютное отсутствие честолюбия. Коллеги в Университете Хопкинса, а позже в Йеле уважали его и даже восхищались блеском его интеллекта, однако вряд ли кто-нибудь из них (включая и его собственных детей) мог сказать, что это был теплый, вдохновенный и общительный человек. Великий ученый жил словно в ледяном панцире.

Нам довелось беседовать с девяностопятилетней Элизабет Гаррисон, его дочерью, ставшей врачом. Она тепло и восторженно отзывалась, но не об отце, а о матери. Ида не только помогала Гаррисону в его лабораторных исследованиях, но и взяла на себя полную ответственность за воспитание их пятерых детей. Гаррисон не принадлежал к числу отцов, которые помогают сыновьям мастерить машинки из детского конструктора или строят кукольные домики для дочек. Он, как позже с горечью вспоминал его сын, уделял слишком много времени своей карьере, и на детей его просто не хватало. Наука стала для Гаррисона любовницей, поглотившей его всего.