Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь - Дженис Уайнхаус

Жизнь Эми медленно менялась, но интерес медиа к ее персоне не угасал. Мне снова пришлось принимать решение. Знакомая нам израильско-американская журналистка Дафни Барак обратилась к Митчеллу с просьбой снять документальный фильм об Эми и о нас. Я с сомнением относилась к интервью, особенно после той ситуации с письмом в NOTW и его бесполезностью. Я их не читала, но знаю, что той весной и летом в газетах выходили «эксклюзивы» от мамы Блейка, Жоржетт, где она утверждала, что Эми разрушит Блейка и что он хочет развода. Но я не собиралась ввязываться в словесную перепалку – особенно публично. Митчелл согласился на съемку. Это было его правом, и никто не смог бы его переубедить. Дафни была харизматичным человеком, и она очаровала Митчелла. Она была с ним, когда он позвонил мне, чтобы пригласить в отель Intercontinental, где жила Дафни, чтобы обсудить возможность съемки фильма. Как и всегда, я была готова выслушать ее предложение.

Я тоже поддалась чарам Дафни, однако теперь я не понимаю, как могла согласиться. Дафни наобещала много, но я не считаю, что она выполнила обязательства. Ее намерением было спасти Эми – так и назывался сам фильм. Она со страстью в голосе говорила о том, какие разительные перемены в нашу жизнь внесет ее присутствие. Неприятно признавать, но ее манера меня подкупила. В то время я верила всему, если это могло помочь здоровью Эми и подарить ей будущее.

Митчелл уже согласился записать аудиоинтервью, а я дала согласие на официальное интервью с Дафни о том, каково это – иметь дочь с зависимостью, и о том, с какими трудностями можно при этом столкнуться. Фильм Дафни так и не был снят, но я и смотреть его не стала бы. Я начала сомневаться, хотела ли она спасти Эми вообще – казалось, она воспользовалась нашей слабостью, чтобы отхватить лучший кусок пирога.

В конце ноября она организовала большую вечеринку в честь 50-летия Митчелла в очень дорогом клубе в Мэйфэйр под названием Les Ambassadeurs. Перед началом праздника помощник Дафни, милый мужчина по имени Эбрил, подбросил меня до Лондонской клиники, куда Эми сама легла на неделю. Дафни настояла на том, чтобы я пригласила Эми. Я согласилась, но мне совсем не хотелось этого делать. Эми отказалась прийти даже на открытие своей восковой фигуры, так что я уже предвидела отказ. Так и случилось.

На вечеринке, куда ненадолго за шли Алекс и Рива, Дафни вытолкнула меня к Митчеллу, произносившему речь, чтобы я тоже сказала гостям пару слов. Я вышла из вежливости, и теперь я, Митчелл и его жена стояли перед толпой людей. Микрофон перешел мне в руки, стало ужасно неловко.

В начале декабря мое новое жилище все еще было заставлено картонными коробками, и я пыталась маневрировать между работой и посещениями Эми, которая все еще лежала в больнице. Она была в отличном настроении, и вместо разговоров о лечении мы обсуждали нашу семью и вспоминали смешные истории из их с Алексом детства. Ее черный юмор вернулся. Однажды я вошла к ней в комнату и застала ее имитирующей смерть. «Я умираю, я умираю». Она лежала, раскинувшись на полу, крутясь туда-сюда. «Ха-ха, попалась!» – громко засмеялась Эми, когда я бросилась к ней.

Пожалуйста, не просите меня это комментировать. Эми, храни ее Господь, была в своем стиле.

Помню один вечер, когда мы сидели рядом. Она хотела спать. Я держала ее за руку, когда ее глаза начали закрываться, и смотрела на нее. Она словно вновь была ребенком, а я сидела на кровати в Осидж-Лэйн, читая сказки, и они с Алексом забирались мне под руки. Это было так давно, но мне все еще хотелось обнимать ее, как дитя, целовать на ночь и ждать, пока она заснет.

Когда я решила, что Эми уснула, я аккуратно отпустила ее руку и тихо вышла из комнаты.

«Мам, где ты?» – сонно спросила она.

Я моментально обернулась.

«Все хорошо, Эми. Я здесь».

Несмотря на несколько срывов, Эми уверенно шла к цели, и за этим было приятно наблюдать. На два года наша жизнь превратились в ад с редкими просветами, но я все еще ждала день, когда она скажет мне: «Все, мам, я бросила».

Однако на месте тяжелых наркотиков, исчезающих из жизни Эми, возникла новая проблема. Лондонская клиника не являлась полноценным реабилитационным центром, и Эми знала, что там всегда будет свободная палата – именно поэтому она ее выбирала. Эми могла спокойно заказывать вино или шампанское из больничного меню, чем и занималась, свободно выпивая и предлагая алкоголь всем своим посетителям. Работники больницы уже не раз на это жаловались. «Да ты шутишь, – говорила я ей. – Ты здесь, чтобы очиститься». Она игнорировала мои комментарии.

Алкоголь был с Эми на протяжении многих лет, но теперь он стал выходить на передний план. Многие говорили: «Алкоголь для Эми был лучше наркотиков», – но я начала понимать, что они ничем не отличались. Алкоголь легален и легкодоступен, но он все еще является наркотиком. Меня ужасал тот факт, что Эми заменяет одну зависимость на другую. Ситуация по-прежнему оставалась сложной. «Шаг за шагом, Дженис, не спеши», – повторяла я себе.

К тому же, ситуацию усложнял Блейк. В начале ноября ему гарантировали досрочное освобождение, если он ляжет в реабилитационную клинику Life Works в Вокинге, Сарри. Эми оплатила лечение – около 30 000 фунтов, – чем я была недовольна, потому что они вновь становились зависимыми друг от друга. Но таково было ее решение. Блейк, видимо, сказал ей, что если она его любит, то оплатит клинику. Что мы могли сделать? Это ведь были ее деньги.

Спустя месяц Блейка попросили из клиники после того, как он провалил драг-тест. Он приехал в Лондонскую клинику, чтобы встретиться с Эми. Охранники тут же сообщили об этом Митчеллу, и он разговаривал с Эми и Блейком по телефону. Не знаю, о чем думал Блейк, но в конце концов было решено, что он добровольно поедет в полицейский участок в Лаймхаусе, где его снова взяли под арест. Я узнала об этом инциденте позднее, и сразу поняла, что Эми еще совершенно не прозрела. Блейк по-прежнему был ее мужем, но, пока они оба не решат, почему их так тянет к наркотикам, им нельзя было встречаться.

Во время этой неразберихи Эми каждый раз рассказывала мне истории о других пациентах, когда я навещала ее в больнице. В палате в конце коридора лежала женщина, отказывающаяся принимать таблетки; был мужчина, который пил те-то и те-то лекарства. Она знала все обо всех и могла часами об этом говорить. Им нравилось ее присутствие, однако о своих собственных проблемах она умалчивала. Ведь они были у всех, кроме нее. Мне было интересно, как сильно она винила других людей, включая свою семью, в своем ужасном положении. Понимала ли Эми, сколько собственных внутренних ресурсов ей потребуется, чтобы из него выйти.

Перед Рождеством Эми была на взводе. Ее палата была маленькой и не имела окон, и Эми часто жаловалась на тесноту. Она проходила лечение добровольно, так что могла спокойно уехать: она выписалась из больницы и улетела на Сент-Люсию, взяв с собой Джевана и пару телохранителей. Лечение продолжалось. Мы могли лишь верить ей на слово, но, к сожалению, доверие и Эми не сочетались друг с другом.