Умница, красавица - Елена Колина

– Послушай, а как же Мариночка? – ужаснулась Соня. – Она мать все-таки…

– Мариночка привыкла к нестандартным отношениям. Владик у нее… понимаешь? К тому же она умная, она же знает, что Игорь не совратитель малолетних, а просто старый влюбленный идиот… что ему по-любому нужно Асю около себя удержать, хоть через Сережку, хоть через них. И она ко мне хорошо относится, любит меня…

Соня немедленно сделала вид, что никакой сцены с начинающей лесбиянкой Аришей и тушканчиком не было и в помине, – она тоже понимает, что жить нужно легко и, главное, соблюдать приличия.

…Ох! Вот так, папа с сыном вдвоем любят Асю, а Аришу никто не любит… Ариша не рассказала, как ей больно. А может, ей не больно?

Бедная Ариша, простодушная, как мышка-норушка. Пустила кого ни попадя в свой теремок, теперь они там делают что хотят, а Ариша знай себе звенит колокольчиками.

Наверное, Ариша права – к жизни нужно относиться легко, тогда не будет больно. И не забывать соблюдать приличия. Поэтому Соня прямо сейчас, из этой постели, позвонит Головину.

Ариша рассказала про Барби, не зло, без обиды. Барби тоже считала, что главное – соблюдать приличия и не рассказывать про себя плохое, так что никакой трагедии не было. Барби встречается с кем-то, этот кто-то будет для нее хорошей партией, не хуже, чем хирург Князев. Хотя Арише Князев нравится больше – красота и сексуальность все же имеют большое значение, а этот кто-то хоть и порядочен, и умен, и обеспечен, но некрасив…

– Жаль, что у вас роман получился до их свадьбы, а не после… – захохотала Ариша. Соня поднялась:

– Спасибо за приют, Ариша.

– Всегда пожалуйста. Пользуйся пока, а то твой Князев еще женится на Барби, тогда уж будет неприлично…

Первая Сонина мысль была гадкая и мстительная: весной, в поезде, Алла Ивановна с восторгом говорила, что ее Алексей женится на девушке из очень хорошей семьи… Интересно, что бы сказала Мышь, если бы узнала, что в этой «очень хорошей семье» завелась парочка гомосексуальных тушканчиков?..

Вторая: Ариша действительно относится к жизни легко.

* * *

Князев сидел напротив будущей пациентки.

– У вас есть идеи по поводу вашего лица? Есть идеал красоты, ну актриса какая-нибудь?..

– Хочу губы и нос, как у Шерон Стоун.

– Красота – это одновременно стандарт и индивидуальность… – устало отозвался он, непрофессионально ненавидя глупую толстую дуру. Из-за толстой дуры он опаздывал к Соне.

– Хочу как у Шерон Стоун.

– Я понял, – Князев провел по ее лицу карандашиком, – эта зона и эта…

Когда Князев подбежал к дому, Соня стояла во дворе бывшего детского сада напротив Аришиного подъезда и, задрав голову, разглядывала Меншикову башню.

– Ты почему на звонки не отвечаешь? – строго сказал он и с ходу выпалил, не сдержавшись: – Я тебя люблю…

Они долго сидели на детской горке. Соня собиралась весело обсудить с Князевым тушканчиков, но не стала, да он и не выразил желания слушать. Почему-то после ночи, проведенной в Аришиной светелке, у обоих остался осадок чего-то гадкого, стыдного, унизительного для их любви, и почему-то это совместное унижение сблизило их.

Никогда прежде она не рассказывала Князеву ничего про себя тайного, интимного, ничего такого, что можно было бы назвать

«сцены из семейной жизни», а тут вдруг кое-что рассказала. Наверное, она все-таки думала об Антоше, о том, как он там один, о выброшенных на помойку двух томах Фабра.

Князев стоял, прислонившись к детской лестнице, смотрел на нее внимательно, а она смотрела не на него, а в сторону и говорила медленно, запинаясь и через слово замолкая. …Антоша родился… а Головин тогда занимался бизнесом и…

… В биографии Головина в справочнике «Кто есть кто в Санкт-Петербурге» был провал – начало 90-х. Такая обычная для тех лет недосказанность – занимался бизнесом. Каким? Ну, бизнесом. Если бы Соню спросили, чем занимался ее муж, она бы недоуменно пожала плечами. Она слышала разные слова, но не особенно вникала, у нее в те годы были свои собственные слова.

Антоша родился самым хорошеньким ребенком в роддоме и самым кротким – чистый ангел, говорили нянечки. Когда кроткого ангела Антошу принесли домой, Головин приступил к делу воспитания настоящего мужчины со всей серьезностью: объяснял младенцу, что мужики соску не сосут, что есть вне расписания – это распущенность, а с кишечным дискомфортом человек должен справляться самостоятельно. Но оказалось, что Антоша не совсем кроткий и не вполне ангел, а злокозненная фурия в чепчике – орет, плачет, хнычет, не ест, не спит, не подчиняется дисциплине и назло плохо прибавляет в весе.

Противостояние Антоши и его отца продолжалось в течение месяца, но Головин не собирался сдаваться. Мечтая о соске, ребенок плавал в ванне двумя разными стилями, обливался холодной водой и закалялся открытой форточкой на глазах у Сони, смотревшей на мужа, как радистка Кэт на своих мучителей.

В месяц Антошу, завязанного голубым бантом, гордо понесли на прием к врачам-специалистам, ожидая всяческих похвал и аплодисментов лучшему младенцу в мире или хотя бы лучшему в этой поликлинике.

– Мамочка, ах! У вас же ребенок голову не держит, – сказала врач-невропатолог, – у вас плохие рефлексы, плохой мышечный тонус…

– А что у нас хорошо? – мрачно спросил Головин, поддерживая Соню, которая от ужаса сама уже не держала голову.

– ВСЕ плохо.

ВСЕ плохо, ВСЕ неправильно. Неправильные рефлексы, неправильный тонус, неправильный ребенок.

– Спит он у вас плохо? – не то подтвердила, не то поинтересовалась врач.

– Хорошо спит, – вызывающе ответила Соня. На самом деле Антоша спал плохо, почти не спал, спал фрагментарно. Соня как-то подсчитала – за ночь вставала к нему шестнадцать раз. – Отлично спит, а что?

– Не видите, что ли, даун у вас. Он у вас вырастет и даже ложку в руке держать не сможет, – чуть брезгливо сказала врач. – Скажите там, пусть следующий заходит…

Соня поднялась, взяла со стола Антошину карточку, прицелилась и метнула карточку в голову врача.

– Дрянь, сволочь! – выплюнула Соня. Взяла со стола чью-то чужую карточку, замахнулась, прицелилась, но была поймана за руку Головиным.

Головин остался улаживать конфликт с главврачом, а Соня пошла с Антошей, неправильным ребенком, домой и стала умирать. Смотрела на Антошино личико и умирала, умоляла кого-то, сама не знала кого: пожалуйста, можно ей, Соне, вот с этой самой минуты, никогда не держать голову, не держать ложку… только чтобы Антоша… ну, пожалуйста…

Конфликт Алексей Юрьевич уладил. Главврач слезно попросил Головина не доводить дело до горздрава, суда, прессы и других инстанций.

..Другие дети будут бегать по пляжу, играть в волейбол и кататься на лыжах, а ЕГО сын не сможет держать ложку?! Алексей Юрьевич Головин мысленно содрогался от слова «даун», колебался между жалостью к младенцу, досадой и неловкостью за своего неправильного ребенка и недобрыми мыслями – почему, откуда?.. А главное, было стыдно, невыносимо стыдно представлять эту несчастную ложку, которая будет падать из руки ЕГО сына… тьфу, черт, невозможно даже представить, чтобы в его жизнь вошло ТАКОЕ!..