Разбойник и леди Анна - Джин Уэстин

– Ну а Барбара Каслмейн?

– Подумай, Джонни, неужто королевская метресса отнесется благосклонно к моей просьбе, если я ее потенциальная соперница?

– Могла бы, если бы это было в ее интересах. Я слышал, у нее огромные долги. Что, если моя шайка из Уиттлвудского леса будет платить ей ту самую тысячу гиней в год, что я платил прежде лорду Уэверби? Она могла бы предложить мне защиту и королевскую гарантию, которую, как можно предположить с большой долей вероятности, король по его просьбе отменил? Я нахожу, что дороги графства Оксфордшир обеспечивают меня слишком доходным промыслом, чтобы легко его оставить, миледи.

Джон говорил подчеркнуто деловым тоном.

Анна медленно отняла руку, лежавшую у Джона на груди, и долго смотрела на него. Было ясно, что его слова скорее позабавили Анну, чем возмутили.

– К чему эти вопросы?

– Будь я проклят, женщина, если должен объяснять очевидное! Ты должна отправиться в Уайтхолл и сыграть роль королевской шлюхи, если хочешь меня спасти! – Джон отодвинулся на край тюфяка.

Анна улыбнулась и теперь выглядела намного старше и мудрее, чем пристало ее красоте и возрасту.

– Джонни, не пытайся ввести меня в заблуждение. Ты не стал бы заставлять меня становиться королевской шлюхой ради собственной безопасности. Почему ты хочешь, чтобы я этому поверила?

Теперь он рассердился по-настоящему, По правде говоря, он пытался использовать все возможные ухищрения и говорить такие гнусности, чтобы она отвергла его, но Анна ему не верила.

Он вскочил.

– Будь я проклят, если когда-нибудь снова полюблю такую, как ты!

Она восторженно улыбнулась ему. Эти жалобы звучали для нее всего лишь подтверждением его любви к ней и были сладкой музыкой для ее ушей.

– Уверяю тебя, Джон Гилберт, ты никогда никого не полюбишь так, как любишь меня. Уж я об этом позабочусь. А сейчас оставайся на этом столь сладостном месте, уготованном тебе. – Она понизила голос, стараясь, чтобы он звучал как можно обольстительнее: – Иди ко мне, Джентльмен Джонни!

Эти слова прозвучали невероятно бесстыдно даже для ее собственных ушей, но она почему-то испытала восторг оттого, что смогла их произнести.

Он повел рукой перед глазами, и Анна заметила, что рука его дрожит. Видимо, он еще не окреп после чумы или ослабел из-за их бурных объятий. Возможно, оказался не таким крепким, как думал. Анна вскочила на ноги, чтобы помочь ему.

– Оставайся на месте, – приказал он, держась за хирургический стол. – Если подойдешь ближе, я не смогу сказать того, что считаю своим долгом.

Однако ноги сами понесли Анну к нему.

– Умоляю, Джон, если эту задачу так легко решить, то особого значения она не имеет. Ты не согласен?

– Остановись! Не двигайся. У тебя есть замечательная особенность – ты можешь вести себя, как лукавая кокетка, что противоречит твоей признанной репутации смиренной девственницы. Может быть, ты все-таки зря отказалась от ремесла публичной девки? Ведь это твое призвание!

Анну лишь рассмешила его попытка оскорбить ее, и она приближалась к нему крошечными шажками. Анна знала, что Джон приперт к стенке, и не хотела его пугать.

– Не желаете ли проверить свою теорию, сэр, и решить раз и навсегда, кокетка я, смиренная девственница или распутница?

Ее грудной голос звучал весело и насмешливо. В иных обстоятельствах Джон бы капитулировал, сохраняя собственное достоинство. Но не сейчас.

Одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, Джон заключил Анну в объятия.

– Черт бы побрал тебя и твои умные слова, Анна. Теперь послушай-ка меня. Мы никогда не сможем жить вместе в Уиттлвуде. Если бы нам удалось бежать из Лондона, что я мог бы тебе предложить, кроме жизни, полной опасностей и в конце ее смерти, которая не подкралась бы к тебе на ложе в положенное время, но смерти мучительной, когда твое тело будут кромсать на куски, отрывая одну за другой конечности на проклятом холме Тайберн, когда ты еще молода и прекрасна? Подумай, любовь моя, неужели я смог бы жить, зная это?

– Мне все равно! – закричала Анна. – Мы поженимся и проживем столько, сколько угодно Господу.

– Ты веришь в это сейчас, но едва ли поверишь, когда окажешься на виселице. Кончится тем, что ты проклянешь меня. Слишком большой риск жениться на тебе.

– Тогда к черту брак!

Она крепко обвила руками его шею.

– Подумай только, что будет, если я оставлю тебя без имени и обручального кольца! Ты будешь взрослеть и с горечью в сердце рожать безымянных бастардов, которые станут презирать тебя всю свою жизнь, потому что окажутся мишенью для грязных насмешек. Я все это испытал на себе.

– Все это не имеет для меня ни малейшего значения, – заявила Анна, прижимаясь лицом к его груди.

– Это имеет значение для меня, моя Анна. Я дорожу единственным, что у меня есть, – честью, которую потеряю, если потяну за собой на дно тебя, – ответил Джон.

– Эй там, на барже!

Они переглянулись.

– Не похоже на голос доктора или его сына, – сказала Анна. – Подожди здесь, Джон; не показывайся!

Анна подошла к двери каюты и приоткрыла ее.

– Кто там? – спросила она.

– Констебль прихода, – громко крикнул пришедший. – Печать на вашей двери взломана. Есть у вас трупы умерших от чумы, которые следует убрать?

– Нет, – ответила Анна, – больные выздоравливают.

– Слава Богу!

Мужчина снял шляпу, а Джон шагнул за спину Анны, чтобы скрыться в полумраке каюты. Анна почувствовала неладное.

– Не оборачивайся, Анна, – сказал Джон, надевая перевязь со шпагой. – Где пистолеты?

– Я оставила их в карете Эдварда. А в чем дело? Скажи!

– Это не констебль. Это лакей Уэверби, один из тех, кого я усыпил, когда похитил карету. Они нас нашли, но тебя не получат.

Ее мозг лихорадочно заработал. Джон еще слишком слаб, чтобы сражаться с несколькими мужчинами, а может быть, и со множеством.

На набережной появились несколько человек в синих с серебром ливреях Эдварда с обнаженными наголо шпагами и пистолетами. Косые лучи солнца осветили золоченую карету, когда та поворачивала к барже с Тауэр-стрит.

– Спрячься! – умоляюще попросила Анна. – Сделай это, Джонни.

Анна ступила на палубу, щурясь от яркого солнечного света, и быстро направилась к мосткам, соединявшим баржу с сушей. Люди Уэверби выстроились в два ряда, образуя почтительный эскорт.

Знакомая карета остановилась в нескольких футах от Анны и теперь она смотрела прямо в бледно-голубые глаза Эдварда Эшли Картера, лорда Уэверби.