Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер

Как же долго они ехали! В вагоне было смертельно холодно, ресторан не работал, в Плимуте в поезд погрузились моряки-новобранцы: они заполнили все вагоны, загромоздили проходы вещмешками, курили, играли в карты. Пенелопа оказалась втиснутой в угол, рядом с ней сидел молоденький новобранец. Ему было мучительно неловко в новой с иголочки форме; едва поезд тронулся, он мгновенно заснул, положив голову ей на плечо. Стемнело рано, при скудном свете тусклых лампочек было невозможно читать. В довершение ко всему поезд задержали в Рединге, и на Паддингтонский вокзал он прибыл с опозданием на три часа.

Затемненный Лондон казался призрачным. Им неслыханно повезло: они поймали такси, разделив его с еще двумя пассажирами, ехавшими в том же направлении. Такси медленно ползло по темным пустынным улицам, лил дождь, холод пронизывал до костей. У Пенелопы сжалось сердце. Она всегда так радовалась возвращению домой, а сейчас…

Но Элизабет ждала их, она уже давно все приготовила и прислушивалась, не подъехало ли такси. Когда Софи расплатилась с шофером и они ощупью спустились в кромешной тьме к входу в полуподвал, дверь распахнулась и их быстро втащили внутрь, так что предательский луч света не успел вырваться на улицу и нарушить затемнение.

— Ах, бедняжки вы мои, я и не чаяла вас дождаться. Как задержался поезд!

До чего же они обрадовались друг другу! Обнимались, целовались, рассказывали, как измучились дорогой, потом стали смеяться и не могли остановиться: какое счастье, что все позади — и поезд, и холод, и тьма. Наконец-то они дома!

Большая знакомая комната занимала весь полуподвальный этаж. Со стороны улицы находились кухня и столовая, со стороны сада гостиная. Она была ярко освещена, потому что Элизабет завесила окна одеялами — они отлично служили светомаскировочными шторами, печь топилась; булькал куриный суп, пел чайник. Софи и Пенелопа сняли пальто и принялись греть руки, а Элизабет заварила чай и сделала тосты с корицей. Вскоре все уже сидели за столом, как прежде, ели импровизированный ужин (Пенелопа умирала с голоду) и говорили все разом, рассказывая о том, что случилось за эти полгода. Им было так хорошо, так уютно, что изнурительное путешествие сразу позабылось.

— А как наш дорогой Лоренс?

— Хорошо, только беспокоится о «Собирателях ракушек» — вдруг в дом попадет бомба и картина погибнет. Мы и приехали, по сути, из-за нее — упаковать и увезти с собой в Корнуолл. — Софи засмеялась. — Все остальное его не интересует.

— На чьем попечении он остался? — Элизабет рассказали о Дорис. — Эвакуированная! Господи, какая это для вас обуза! — Она щебетала, рассказывая о последних событиях. — Я должна перед вами покаяться. Молодого человека, который жил в мансарде, призвали в армию, и я пустила туда молодых супругов. Это беженцы из Мюнхена. В Англии они уже год, жили в Сент-Джонз-Вуд, но им отказали от квартиры, и они остались на улице, нигде не могли найти пристанища. Я увидела, в каком они отчаянии, и предложила поселиться здесь. Простите меня ради бога, это наглое самоуправство с моей стороны, но эти люди действительно оказались в ужасном положении; к тому же, я уверена, они будут хорошими жильцами.

— Вы правильно поступили, умница, я очень рада. — Софи с нежностью улыбнулась: мужественная Элизабет верна себе. — Как их зовут?

— Вилли и Лала Фридман. Вы непременно должны с ними познакомиться. Они придут к нам сегодня пить кофе, так что поднимайтесь с Пенелопой после ужина сюда, хорошо? Конечно, после того, как отдохнете. Питер дождаться вас не может. Наконец-то мы будем говорить, говорить, говорить, как в старые добрые времена.

Элизабет вся сияла. Умение радоваться в этой обаятельной женщине привлекало всех. Она не менялась. Мудрые, проницательные глаза так же ярко сверкали на ее красивом немолодом лице; густые волнистые седые волосы собраны на затылке в узел, который вот-вот рассыплется, потому что несколько шпилек не удерживают такую тяжесть. Одета не модно, но элегантно — как бы над модой; пальцы с распухшими суставами унизаны кольцами.

— Ну конечно придем, — отозвалась Софи.

— К девяти, ладно? Наконец-то наговоримся!

Когда они поднялись к Элизабет, Фридманы уже были там, сидели и грелись возле горящей газовой печки в гостиной, обставленной старинной мебелью. Оба были очень молоды и чувствовали себя ужасно скованно; увидев Софи и Пенелопу, тотчас же вскочили — знакомиться. Однако Пенелопа заметила в них что-то стариковское, и еще чувство собственного достоинства, свойственное беднякам, которое не зависит от возраста: когда они улыбнулись, здороваясь, улыбка тронула только их губы.

Сначала все шло хорошо. Завязался оживленный разговор. Выяснилось, что Вилли в Мюнхене изучал право, а сейчас зарабатывает на жизнь, делая переводы для одного из лондонских издательств. Лала готовилась стать пианисткой и давала уроки музыки. Бледная экзотическая красавица, она сидела очень спокойно, а вот Вилли нервно барабанил по столу пальцами, курил сигарету за сигаретой, то и дело вскакивал.

Он прожил в Англии уже год, но, тайком наблюдая за ним, Пенелопа подумала, что вид у него такой, будто он здесь всего несколько дней. И ее наполнило сострадание к этому человеку: в чужой стране, без друзей, вырванный из привычного окружения, он вынужден начинать все заново, да еще приходится зарабатывать на жизнь нудной нелюбимой работой. К тому же его наверняка терзает неотступная тревога за родных, которые остались в Германии. Она представила себе его отца, мать, братьев, сестер, чья жизнь висит на волоске. Ведь их каждую ночь могут забрать: звонок или стук в дверь на рассвете — и все, конец, наступило то, чего нет страшнее на свете.

Элизабет вышла и принесла из своей маленькой кухоньки поднос с чашками, горячий кофе и корзиночку с печеньем. Питер достал бутылку коньяка «Gordon Bleu», крошечные рюмочки цветного стекла и налил всем. Софи улыбнулась Вилли своей очаровательной улыбкой и сказала:

— Я очень рада, что вы поселились у нас. Надеюсь, вам будет здесь хорошо. Жаль только, что мы уедем, нужно возвращаться в Корнуолл, там у нас много подопечных. Нижний этаж мы сдавать не будем, вдруг захочется приехать, побывать в Лондоне, повидаться с вами. Но, если начнутся бомбежки, вы все, пожалуйста, обязательно спускайтесь туда — это будет бомбоубежище.

Предложение Софи было и разумно, и своевременно. До сих пор воздушную тревогу объявляли всего несколько раз, и потом через несколько минут следовал отбой. Но люди были готовы к настоящей войне. На улицах Лондона лежали мешки с песком, парки были перерыты траншеями, всюду устроены бомбоубежища и установлены цистерны с водой на случай пожара. В небе висели аэростаты, на улицах и площадях стояли зенитные орудия в маскировочных сетках, и возле каждого — боевой расчет. Солдаты уже много недель ждали, что вот сейчас, через минуту, начнется.

Да, то, что предложила Софи, было и разумно, и своевременно, но с Вилли Фридманом после ее слов случилось что-то странное. Он сказал «спасибо» и залпом проглотил свой коньяк; а когда Питер молча наполнил его рюмку, не стал возражать. Вилли словно прорвало. Он так благодарен Софи, так благодарен Элизабет за ее доброту. Если б не она, они бы остались без крова. Если бы не такие люди, как Элизабет и Питер, они с Лалой давно бы погибли. Или еще хуже…