Смерть - плохая примета - Оксана Обухова

За дверью в подсобку, запертую на железную щеколду, раздавалось усердное пыхтение. Савельев распахнул ее во всю ширь, включил свет: толстяк, опираясь щекой о крепкий картонный ящик, трудолюбиво выковыривал изо рта кляп. Привык к яркому свету, опознал Савельева и притворился, что щеку о ящик только почесывал.

Ошалевший от удара и всего происходящего в целом Сиплый смотрел на Рому остекленевшими глазами вынутой из озера русалки. Что-то булькал. И вряд ли много помнил. Очумелые русалочьи глаза перескакивали с вооруженного Савельева на друга с батонами в руках и жалобно мигали.

– Развязывай и не дури, – сказал Роман, потом подумал секунду, попятился и взял с прилавка острейший длинный нож: – В сторону!

Могучий рык боксерской глотки заставил Серьгу, уже склонившегося над другом, предусмотрительно юркнуть в угол за ящики.

Савельев оглядел пленников, покачал тесаком:

– Кто дернется, отрежу палец или еще чего… лишнее. – И ловко, без особенных проблем перерезал путы.

Пока парни сбрасывали с себя остатки веревок, Роман говорил в основном с толстым диспетчером деревенского бардака:

– Сейчас я забираю ребятишек и отчаливаю.

Ты – сидишь тихо. Никуда не звонишь, никуда не бегаешь. Помнишь, я у тебя мобилу просил? – Поднимающийся на ноги продавец судорожно закивал. —

Так вот. Мои люди знают, где я был и кто мог меня сдать. Если стукнешь обо мне на базу Тихону, мои люди приедут сюда и спалят всю лавочку к чертовой матери вместе с товаром. Тебе оно надо? – Толстяк категорически помотал щеками. – Молодец. Понимаешь, – ободрил Савельев. – Медленно, не делая лишних движений, выходим в торговый зал.

Серьга, помогая пошатывающемуся приятелю, вывел того за прилавок; Роман Владимирович нащупал одной рукой в кармане бумажник Тихона, по памяти припомнил, где какие купюры, и выудил из крайнего отделения несколько бумажек. Оказалось, угадал – доллары, валюта привлекательная.

И незаметно для перешептывающихся бойцов скинул денежки на пол у кассового аппарата.

– Я здесь у тебя намусорил, – сказал, многозначительно глядя продавцу в очумелые глаза. – Приберись.

А если тебя спросят… примерно через двадцать минут, куда бумер делся… ответь – отъехали минуту назад, куда – не разглядел. Понял? – Толстяк облизал губы, глянул на пол – три симпатичных портрета американских президентов неплохо смотрелись на полу под прилавком деревенского магазина. – Отправишь за нами погоню, все четверо – трупы. Пожалей ребятишек, – добавил сердечно, – молодые еще. И о себе, о маме подумай…

Напоминание о матушке отвлекло недоросля от созерцания портретов; слова о трупах лишили нокаутированного бойца последних сил. Конвоируя обнимающуюся тихоновскую парочку из магазина до бумера, Савельев оглядел пустую утреннюю дорогу и приказал шоферу:

– Рыбак, открой багажник. – Потом мотнул стволом Сиплому: – Лезь. Жить хочешь? Лезь.

Обалдевший от всего происходящего Сиплый даже не стал задавать вопросов: перевалился через край кузова, скорчился внутри вместительного багажника и только жалобно-жалобно посмотрел на приятеля.

Багажник аккуратно захлопнулся.

– Садись обратно, – приказал Роман Серьге и только после этого уселся рядом с Машей. – Ну, как они себя вели, чем занимались?

– Спрашивали, за что я завалила Сережу, – вздохнула Марья.

– А ты?

– Рассказала. С подробностями, но вкратце.

– Молодец. Теперь слушайте сюда, бойцы. Все вместе думаем, как нам отсюда выбраться. Идеи есть?

Шофер задумчиво барабанил пальцами по рулю, Серьга, немного успокоенный тем, что нашел своего друга побитым, но вполне живым, молча надувал щеки.

– Ну! – прикрикнул Савельев. – Мы все в одной подводной лодке, вы – мои бронежилеты. Думайте!

Рыбак загадочно посмотрел на сидящего рядом недавнего хранителя хлебного богатства.

– Серьга, ты – главный? Говори!

– Ну-у-у… Есть одна тропиночка. На той стороне, там уже не наша зона.

– Машина проедет?

– Въедет – точно. Как дальше – не знаю.

– Куда ведет?

Серьга развернулся к Савельеву, гаденько хмыкнул:

– А тебе есть разница?

– Ее охраняют?

– Наша забота. Вы бы до нее через нас все равно не проскочили: все как на ладони.

– Поехали, – скомандовал Роман и, убрав пистолет от водительской шеи, переместил его в щель между двух передних сидений, направил Рыбаку в бок.

Хорошая машина плавно выехала на шоссе, проползла сто метров и, чиркнув днищем о высоко торчащий над съездом ломоть асфальта, потрехалась сквозь полосу отчуждения к буртам противоположного кустодрома.

Мария оглянулась. С того места, где они залегали с Ромой, эту дорожку было абсолютно не видно. Серьга был прав: две полосы отчуждения, ширина шоссе вкупе давали почти сто метров. Пробраться на эту строну под носом бумера не получилось бы ни за что. Дорога – как на ладони.

Полоса замусоренного кустодрома вдоль дороги была гораздо шире, чем на той стороне. Почти километр машина ползла, задевая боками разросшиеся за весну ветки, царапая двери. Рыбак расстроенно ерзал на сиденье и считал, наверное, сантиметры до места, где бумер, наконец, вывалился из дебрей во вполне приличный смешанный лес.

– Кто-нибудь ездил по этой дороге? – спросил Роман.

– Нет, – за всех ответил водитель, обрадованный окончанием плохого участка. – Палыч сказал – присматривай за ней, и все.

– Палыч?.. Кто такой?

Рыбак почти опустился грудью на рулевое колесо, мазнул взглядом по Серьге.

– Начальник лагеря, – неохотно ответил тот.

– Кто таков?

– Военспец. Из бывших. Серьезный папик. Мария при этих словах уважительно покосилась на боксера. Верно угадал Роман Владимирович, воинские порядки вояка и обеспечивает…

– Машина чья?

– Общаковая, – буркнул Рыбак.

– Общаковая? – переспросила Марья, но не шофера, а Рому. – Общак… это ведь воровская касса? Значит, Тихон – вор? – и, прочитав во взгляде Савельева усмешку, быстро затараторила: – Ну не люблю я дамские сериалы про любовь! Смотрю боевики и детективы.

– Художница, – фыркнул боксер. Подумал немного и все же, в порядке общей политинформации, осветил вопрос: – В девяностых, когда Тиша только ларьки крышевал, задумал он стать законником. – Вздохнул: – Не стал. Воры его бортанули. Думаю, лаве Шеф мало заслал. Теперь козырных людей Тихон не шибко жалует. Обидеться, понимаешь ли, изволил. Но предполагаю – в общак все же отстегивает. Из осторожности, на будущее.

После слов Марьи о том, что в детстве ее за жаргонные словечки оставляли без сладкого, Роман Владимирович, немного ерничая, начал добавлять в речь культурные обороты – «молодые люди», «обижаться изволил» и даже «Мария Анатольевна».