Омуты и отмели - Евгения Перова

– Надо же, какие вы одинаковые! Как в одну форму отлиты! Только мама очень суровая. Мне кажется, в тебе больше бабушкиного – она поженственней.

Марина и Ксения Викентьевна любили рассматривать семейные альбомы, сличая Санечку с многочисленной родней Злотниковых. У Марины родни никакой не осталось, зато сохранилось много старинных, слегка выцветших фотографий предков:

– Какие лица, Мариночка! Вы только посмотрите, какие лица! Разве сейчас такие встретишь? И ведь кто они – простые учителя, инженеры, военные. А смотрятся, как аристократия.

Лица и правда были хороши: тонкие, интеллигентные, выразительные. И ни на одно из этих лиц не был похож Саня.

– Мариночка, вы простите меня за нескромный вопрос, а вы что-нибудь знаете о своем папе? Я поняла, что мама вас растила одна?

– Нет, ничего не знаю. Смирнов Сергей Валентинович, и все. Я даже в фамилии не уверена, потому что вообще-то мы все Смирновы – и мама, и дедушка, и бабушка. Наверно, мама просто свою фамилию мне дала.

– Она никогда вам не рассказывала?

– Да что вы! У нас с мамой не такие отношения были, чтобы она мне про себя что-то рассказывала или я спрашивала.

А сама задумалась, а может, и правда Санечка пошел в деда – в неизвестного Марине отца? Она вспомнила, как на вступительных экзаменах на филфак преподаватель сказал ей: «Вы же дочь Сергея Валентиновича? Я учился у него». Марина удивилась. Но мама в ответ на ее расспросы равнодушно ответила: «Да, твой отец некоторое время преподавал на филфаке». И спросила, как фамилия преподавателя – не Колыванов?

И хотя потом этот Колыванов что-то читал им на третьем курсе, он уже не обращал на Марину особенного внимания. Как же его звали? Виктор? Валерий? Вениамин! Точно, Вениамин Павлович Колыванов. Сколько ему может быть сейчас лет? Семьдесят? Попробовать разыскать? Марина сама не понимала, почему вдруг поиски отца стали для нее такой насущной необходимостью: всю жизнь ее это не особенно волновало, а сейчас… Сейчас она даже во сне искала отца – совсем маленькая, она ковыляла по каким-то коридорам и заглядывала в двери. В одной из комнат за столом, покрытым белой кружевной скатертью, сидел человек, лица которого Марина так ни разу и не увидела: он поворачивался – и она просыпалась.

Марина до сих пор не разобрала бумаги, оставшиеся от матери, и даже плохо представляла, где они: вроде были две серые папки? Сосредоточившись, Марина папки разыскала, но ничего путного в них не обнаружила: старые счета за квартиру, несколько праздничных открыток без обратных адресов, ее собственные детские рисунки, школьные дневники, тетради и грамоты. Мама не вела дневников и ни с кем не переписывалась. Марина внимательно пересмотрела открытки, но от кого они, было совершенно непонятно: от какой-то «Тарасевич» и не то «Люды», не то «Лиды» – уж больно почерк неразборчивый! Кто эти люди?

Марина никак не могла успокоиться, ее преследовало ощущение: что-то – или кто-то – подталкивает ее к розыскам, зовет через годы и пространство. «Он хочет, чтобы я его нашла, – думала Марина. – Но как? Как мне это сделать?»

Она навела справки на филфаке: Колыванов уже лет пять не преподавал, и адреса его на кафедре не знали, о Сергее Валентиновиче Смирнове и не слышали, зато прекрасно знали Смирнова Николая Аристарховича, Марининого деда – по его учебникам до сих пор учились студенты.

В сотый раз просматривая альбомы, Марина вдруг нахмурилась и внимательнее вгляделась в одну из фотографий: это было какое-то праздничное застолье, происходившее, похоже, на кафедре. Еще совсем нестарый дед смотрел прямо в камеру, подняв бокал. Наверное, отмечали дедову докторскую. Но Марину заинтересовал человек, сидящий чуть сбоку. Здесь фотография больше всего выцвела, но все-таки можно было кое-что разглядеть. Мужчина был виден в профиль: решительный подбородок, крупный нос, пышная шевелюра над высоким лбом. Человек был красив какой-то аристократической, барской красотой – князь, граф, ваше сиятельство. Ну почему эта фотография не могла ожить! Вот бы сейчас этот князь повернулся и посмотрел на нее, а еще лучше – сказал бы: «Я твой отец». Потому что Марина что-то такое чувствовала – она погладила его изображение, и пальцы тут же закололо, как иголками. Марина еще раз перелистала все альбомы и нашла еще одну фотографию: заседание какого-то президиума, в центре дед, а этот человек совсем с краю. Он опустил голову, и лица было толком не разобрать, но это был тот же мужчина. И у Марины так же кололо пальцы. Она показала фотографии Лёшке, он долго разглядывал, посматривая на Марину, потом покачал головой:

– Нет, непонятно. А почему ты думаешь, что это он?

– Сама не знаю. Съезжу-ка я, пожалуй, к маме. На Ваганьково.

На Ваганьково были похоронены все Смирновы, начиная с родителей деда, и даже мамин брат Георгий, о существовании которого Марина и не подозревала до похорон Виктории Николаевны, никогда не возившей дочь на кладбище, – он умер давно и совсем маленьким. Марина прибралась в ограде, посидела на скамеечке, глядя на родные лица: помогите мне, пожалуйста! Потом закрыла глаза и вытянула руки ладонями вперед: от надгробия деда и бабушки веяло холодом, от материнской могилы шло ровное тепло.

– Спасибо, мамочка! Прости, что не стала тебя слушать, когда ты мне хотела все рассказать. Теперь вот сама пытаюсь…

Марина встала и пошла по кладбищу, особенно не задумываясь, куда: знала – ноги сами вынесут. Ноги вынесли к неухоженной могиле: запыленная плита черного мрамора и золотые потертые буквы: «Смирнов Сергей Валентинович, 1915–1963». Рядом еще две могилы – наверное, родители, подумала Марина. Фотографии не было, но Марина знала – это он: «Надо же, отец был еще жив, когда я родилась, а мама говорила, что он умер до моего рождения…»

Марина долго смотрела на даты и считала: отец был на год моложе ее деда, на два года старше бабушки и на целых двадцать пять лет старше матери! Так вот оно что. Теперь Марина понимала, что, встречаясь с Вадимом Дымариком, который тоже был намного ее старше, в чем-то повторяла материнский путь, поэтому мама так и волновалась. «Неужели отец тоже был несвободен?» – Она произнесла это вслух.

– Нет, ваш отец не был женат, когда встретился с вашей матерью. Вы ведь Марина? Дочь Виктории? Я помню вас по университету.

Марина обернулась. Перед ней, тяжело опираясь на палку, стоял Колыванов. Вениамин Павлович. Постаревший, но узнаваемый.

– Как странно, что мы с вами тут встретились, – сказал он. – Я редко выбираюсь на Ваганьково, а тут вдруг потянуло. Мои все на Донском. Хотя, может быть, и вовсе и не странно. Наверное, она этого захотела.

– Она?

– Да, она. Ольга Валентиновна. Сестра вашего отца. Вы о ней слышали?

– Нет. Я ни о ком ничего не знаю, даже об отце. Тоже случайно тут оказалась. А может, и не случайно, как вы говорите.

– Ах, как же вы похожи на Витошу!

– На Витошу?

– На Викторию Николаевну!

– Маму называли Витошей? Надо же. Я и не знала.