Римский период, или Охота на вампира - Эдуард Тополь

Яков Пильщик (он же Богул) боялся открыть глаза. Что это? Бред? Сон?

Но голос был четкий, внятный, лекторский:

– Это возрождение шло сверху и снизу. Сверху, потому что Сталин взял курс на превращение страны в империю…

Пильщик (Богул) открыл глаза. Прямо над ним была металлическая сетка и ватный матрац, с которого свисали чьи-то босые ноги, а слева, буквально в метре, по узкому проходу меж стеной и рядом двухъярусных коек расхаживал высокий горбоносый брюнет в тапочках и серой пижаме.

– А снизу, – говорил этот мужчина типично лекторским тоном, – этот курс получил поддержку в народном антисемитизме, пробудившемся за годы войны под влиянием гитлеровской пропаганды. Причем поначалу этот антисемитизм был лишь способом замены евреев на высоких должностях носителями идеи создания национал-большевистской империи…

– Погоди, Рафик! – перебил лектора чей-то голос. – Кажется, он проснулся.

– Это не важно! – отмахнулся лектор. – Прошу не перебивать…

– А если он стукач?

– Ну и на здоровье!

– Мы же в психушке… – весело зашумели вокруг. – Здесь свобода слова!..

– Тише, евреи! Дайте человеку сказать!

– Гинук![27]– приказал лектор. – Дайте закончить мысль!..

Так, подумал Пильщик-Богул, опять психушка. И повернулся на бок, чтобы разглядеть своих соседей, но при первом же движении ощутил резкую боль в паху. Господи, что это? Ах да, обрезание… Значит, шевелиться нельзя… Но можно слушать, это отвлекает от боли…

– В настоящее время, – снова зашагал лектор в стоптанных больничных тапочках, – советский строй ускоренно сбрасывает с себя лохмотья марксистской идеологии, превращаясь в откровенный русско-великодержавный тоталитарный строй. Антисемитизм становится естественной составной частью государственной идеологии и помогает правительству решить сразу несколько задач: объявить, что главными виновниками всякого диссидентства являются евреи…

Осторожно повернув голову, Пильщик все-таки оглядел свою новую палату. В ней тесным строем стояли одиннадцать двухъярусных коек, на каждой из них сидели и лежали больные с ярко и неярко выраженной внешней принадлежностью к еврейской нации. Один из них – кругленький толстячок – поднял руку:

– Минуточку, Рафик! Я с тобой целиком согласен, но! Мне кажется, что антисемитизм нынешний, советский сильно отличается от антисемитизма, который существовал на протяжении последних двух тысячелетий. При всех проявлениях старого антисемитизма Европа тем не менее исповедовала иудейские понятия добра и зла и иудейские моральные принципы: не убий, не возжелай жены ближнего своего и прочие. Христианство переняло эти заповеди и даже усугубило чувство греха за их неисполнение. То есть христиане постоянно жили в страхе перед грехом за неисполнение наших моральных законов и заповедей. А советское общество стало открытым антиподом этой цивилизации, здесь понятия совести и греха в их религиозном, божественном смысле отброшены, а вместо них введен принцип релятивизма – хорошо то, что полезно тебе, власти и делу построения советской империи. Но в таком государстве антисемитизм неизбежен, потому что иудаизм и еврейство в корне отрицают культуру безбожия…

Яша Пильщик обреченно закрыл глаза. Боже, что они несут! Все, сейчас сюда ворвутся санитары, всех изобьют, закатают в мокрые смирительные рубашки и исколют аминазином и сульфазином.

Но время шло, диспут продолжался, докладчики выступали, стоя и сидя на своих койках или расхаживая по узкому проходу меж кроватей, спорили, хохотали и даже кричали, но никто не врывался в эту палату, никто не останавливал этих умников, и Яков, позабыв о боли в паху и не обращая внимания на особо мудреные термины вроде «релятивизм» и «эскалация», с удивлением узнавал совершенно необычные вещи.

– Минуточку! Товарищи евреи! Раз уж мы сидим в психушке, то давайте разберемся с точки зрения психиатрии – что такое российская ментальность? История показывает, что это ментальность губки, которая впитывает в себя абсолютно все – начиная от христианства и татарского мата до французской кулинарии, прусской маршировки и немецкого марксизма. Причем все это тут же гиперболизируется, всему этому немедленно придается экстремальная форма – русские христиане объявляют себя богоборцами и строят под Москвой Новый Иерусалим, русские цари называют себя императорами и мечтают сделать Москву вторым Римом, русские марксисты устраивают революцию, а русские антисемиты – кровавые погромы. Поэтому ждать тут спада антисемитизма не приходится…

– А что, разве антисемитизм тоже пришел сюда из-за границы?

– Конечно!

– Не выдумывай! Еще в Киевской Руси князь Владимир брал десять гривен штрафа с мужей, чьи жены бегали к жидам трахаться!

– Ну, то в древности! А в новой истории мы российским антисемитизмом обязаны французским писателям. Да, да! Сначала Шарль Фурье, Альфонс Тусснель и Анри Дрюмон, а следом за ними Бальзак, Золя и Анатоль Франс создали в литературе галерею самых отвратительных персонажей еврейской национальности – вспомните Гобсека у Бальзака и Гундермана у Золя. Причем антисемитизм этих писателей вырос на чисто французских проблемах – сначала республиканское правительство, где министром финансов был еврей Поль Бер, обанкротило католическую церковь, а потом, после поражения Франции во франко-прусской войне, в чем евреи уж никак не были виноваты, – французам просто нужно было на ком-то сорвать свое зло. И вот на этой французской литературе как раз и воспитывалось тогда все российское дворянство, и вместе с французским букварем дети русских дворян усваивали французский антисемитизм…

36

Вы когда-нибудь видели летнюю грозу в феврале? Чтобы теплый ливень сек оконное стекло, чтобы молнии белыми грифами раскалывали тучи над чернильным морем, чтобы гром трещал, как тысячи разом разрываемых простыней, и чтобы ветер гнал по пляжу взбитую пену прибоя, колотящего в берег многотонными волнами…

Я сижу за своей пишмашинкой в идиллии пустого зимнего итальянского курорта, о которой мечтали все русские писатели – от Достоевского и Гоголя до Максима Горького. Я сижу в маленькой комнатушке с полированным мраморным полом, с католическим распятием на стене и с односпальной кроватью под окном, выходящим на Средиземное море. На Средиземное море – каково, господа-товарищи? Моя походная электроплитка варит мне кофе в турке – настоящий колумбийский кофе, который утром мне в пыль смолол синьор Марио в «Mario Supermercato», а возле моих ног лежит полный таз мандаринов, которые тут дешевле грибов, – на Круглом, возле центрального римского вокзала, рынке их продают не поштучно и не килограммами, а – ведрами! Как яблоки на Украине!

Боже мой, неужели я сейчас будут писать что хочу – без цензуры, без оглядки на редакторов «Мосфильма» и Госкино? Витя Мережко, Эдик Володарский, Толя Гребнев, Валерий Фрид, Женя Григорьев, Валя Ежов, Вадик Трунин, Андрей Смирнов – вы даже не представляете, какой это, оказывается, кайф писать все, что душа желает! И где? В солнечно-лимонной Италии!