Я была первой - Катрин Панколь

Я не вполне согласна с последним ее утверждени­ем, но не смею возражать и продолжаю ее уговари­вать. Я вдруг понимаю, что для меня жизненно важно отметить с ней День Матери. «В конце концов, ты же моя мама, – говорю я, когда все остальные аргументы исчерпаны, – с какой стати ты потратишь этот вечер на Деррика, когда родная дочь зовет тебя в ресторан!»

«Ну раз ты так настаиваешь…» – вздыхает она.

Жерар оставил для нас свой лучший столик. Он предлагает матери выбрать «ужин дегустатора», чтобы попробовать все его фирменные деликатесы. Мать смотрит на него с подозрением, будто он втя­гивает ее в сомнительную сделку, но добродушие Жерара непоколебимо, и она через силу уступает.

– Можно будет забрать с собой все, что мы не до­едим, как это делается в Штатах? – интересуется она.

– У них это называется doggy bag[25].

Она прекрасно знает, что во Франции это не при­нято. Она спрашивает специально, чтобы лишний раз доказать мне, что французы не умеют жить по-человечески. Как можно оставлять еду, за которую ты заплатил!

– Нет, мама, здесь так не делают, и ты сама это знаешь.

Ее раздражает мой твердый, уверенный голос. Ее все во мне раздражает. Она замечает на мне золотые часы и интересуется: – Новые? – Да, мне их подарили. – Повезло!

Не то слово. Владелец кафе оказался человеком порядочным и приберег их для меня.

Она замолкает, со вздохом пожимает плечами и, будто продолжая прерванный рассказ, выпаливает:

– И все-таки вы меня не любите! Мои дети меня не любят!

Жерар приносит два бокала шампанского. Ее глаза вдруг загораются, она горячо благодарит его, чуть ли не кокетничает:

– Как мило с вашей стороны!

– Для меня большая честь принимать вас у себя, – галантно парирует он. – Вы ведь у меня впервые, а я очень люблю вашу дочь.

Когда он уходит, мать, пригубив, спрашивает:

– Думаешь, это за его счет?

– Мама, сегодня твой праздник, выкинь это из головы!

– Я не хочу, чтобы ты безрассудно транжирила деньги! Времена нынче суровые…

– Сегодня – особый случай. Забудь о деньгах и на­слаждайся ужином!

Я живо воображаю себе предстоящий вечер в его мучительной бесконечности. Ужинать с матерью – ра­бота тяжелая. И вдруг меня осеняет. Чудесная идея внезапно приходит мне в голову, и я, как подобает пи­сателю в минуту вдохновения, взмываю вверх и в благородном порыве устремляюсь навстречу матери.

– Мама, знаешь, что я хочу тебе предложить? Она смотрит на меня недоверчиво и не удостаи­вает ответом.

– Я расскажу тебе твою собственную жизнь, как будто ты – героиня романа…

При этих словах мать выпрямляется и с интере­сом слушает, изумленно глядя на меня. Ее глаза бле­стят как у ребенка. Ей предстоит сольный выход, и зрители будут смотреть только на нее.

По мановению волшебной палочки дочь превра­тит ее в Скарлетт О'Хара. Жалкие наряды вечной труженицы падают на пол. Она заплетает волосы в тугие косички, щиплет себе щечки, чтобы они порозовели, ее черные глаза теплеют. Она раскладывает в коляске юбки и кринолины, и замирает в томной, чувственной позе прелестной южанки. Она стано­вится красивой, совсем как раньше…

– Значит так… Жила-была девушка. Она была са­мой красивой, самой способной, из прекрасной се­мьи. Все юноши изнемогали от любви к ней. Она не знала, кого выбрать…

– Все так и было… Это не выдумки.

– Но едва ей минуло восемнадцать, как отец ре­шил, что ей пора покинуть родительский дом, вый­ти замуж и жить самостоятельно. Итак, ей предсто­яло выйти замуж. Замуж так замуж, но за кого? Она не знала кому отдать предпочтение. Ей нравилось возбуждать в молодых людях безумную страсть, за­ставлявшую их сражаться за право сидеть с ней ря­дом, но остановить свой выбор на ком-то одном она не могла. К тому же, все они были еще студентами, не имели профессии. А ей нужен был человек с деньгами, с жалованьем, чтобы она не сидела на шее у отца. Другая на ее месте разозлилась бы на отца, упрекала бы его в том, что он родную дочь выстав­ляет за дверь, выкидывает на улицу, но она ничего ему не сказала…

– Я всегда слушалась отца и не смела его судить! Его воля была для меня законом!

– И тогда она вышла за молодого человека, по­корившего ее своим красноречием и безгранич­ным обаянием, а также своим якобы колоссальным состоянием. Она была не уверена, что выходит за него замуж по любви, но мать объяснила, что лю­бовь и брак – две вещи несовместные. Так она стала замужней дамой…

– И тем самым загубила свою жизнь! – вставляет мать, допивая шампанское. Жерар заботливо напол­няет ее бокал.

Она благодарит его с растроганной улыбкой.

– … Муж из ее кавалера вышел никудышный. Он был бесконечно обаятелен, обворожителен, но на не­го нельзя было положиться. Он проматывал деньги, играл в азартные игры. Его взгляд действовал на жен­щин чарующе, и временами он ей изменял. Очень скоро она поняла, что, выйдя за него, совершила ошибку, ужасную ошибку. Но вернуться назад было невозможно. Она была замужем и ждала ребенка. Первого, потом второго, потом третьего, и наконец, четвертого. С четырьмя ребятишками на руках о бу­дущем можно было забыть. Она даже не помышляла о работе или учебе: шутка ли – кормить четырех де­тей. Ждать помощи было неоткуда, ей пришлось сми­риться и до конца нести свой крест. Чувство долга она впитала с молоком матери. С самого детства ей втол­ковывали, что единственное предназначение женщи­ны – исполнить свой материнский долг. Вся жизнь ее матери, бабушки и прабабушки служила прекрасным тому подтверждением. Надо сжать зубы, собрать во­лю в кулак и выстоять во что бы то ни стало! Жизнь – это вам не пикник. Надо оставить девичьи мечты, и не пытаться изменить свою жизнь, свою судьбу, что­бы жить так, как ты заслуживаешь…

– Я тысячу раз хотела уйти, тысячу раз… Но не могла: куда бы я вас дела? Я была так несчастна. Я два раза пыталась покончить жизнь самоубийст­вом. Ты это знала?

– Но страшнее всего, – продолжала я, удостове­рившись, что она все больше и больше увлекается моей историей, своей историей, и все реже меня пе­ребивает, – но страшнее всего была другая мука, ко­торую она терпеливо сносила. То была тайная, смут­ная мука, терзавшая ее изнутри. Даже лучшей подруге она бы не посмела признаться в этом несча­стье… Она хранила его в своем сердце, временами сгорая от стыда и позора.

Мать смотрела на меня с нескрываемым любо­пытством.

– У всех ее детей был один недостаток, ужас­ный недостаток: все они до удивления походили на человека, которого она презирала настолько, что втайне желала ему смерти. Все они были точ­ной копией своего отца, и всякий раз, нагибаясь, чтобы обнять их, она невольно замирала, узнавая в них его улыбку, его волосы, его интонации, его роковое обаяние. Дети не позволяли ей забыть не­навистного мужа. Она была окружена плотным кольцом врагов. Вечерами она плакала над своей загубленной жизнью, которая, по сути, кончи­лась, так и не успев начаться.