Уилт непредсказуемый - Том Шарп

– Эти друзья пошлют меня подальше в полпятого утра.

– Ерунда! – отмахнулась Мэвис. – У них как раз будет полно времени подготовить материал к утреннему выпуску.

Семейство Брэйнтри было также поднято с постели. Им Ева поведала ужасную историю о том, как на нее напала полиция, и спросила, кто из знакомых может помочь. Питер Брейнтри позвонил секретарю Лиги защиты гражданских свобод, а заодно и в редакции всех крупных газет.

Ева продолжала названивать. Адвоката Уилта, мистера Госдайка, она тоже вытащила из постели, и тот пообещал, что немедленно приедет в полицию.

– Главное, молчите, – предупредил он, твердо уверенный, что миссис Уилт совершила преступление. Ева его не послушалась и стала звонить дальше. В результате она переговорила с Наями, ректором Гуманитеха, всеми, кого еще смогла вспомнить, и даже с доктором Скэлли. Когда она обзвонила всех, раздался звонок Би-би-си. Ева по телефону дала интервью, в котором предстала матерью четырех юных заложниц, задержанная полицией без всяких на то оснований. С этого момента скандал начал разрастаться как снежный ком. Замминистра внутренних дел звонил шефу сообщить, что Би-би-си отклонила их просьбу не пускать интервью в эфир в государственных интересах, поскольку незаконное задержание матери заложников якобы идет строго вразрез с государственными интересами. Отсюда новость узнали главный комиссар полиции, который отвечал за действия отдела по борьбе с терроризмом, и даже министр обороны.

В семь утра интервью все-таки прозвучало по радио, а к утреннему часу «пик» уже заняло первые полосы всех газет. В семь тридцать отделение ипфордской полиции осаждали репортеры, телеоператоры, фотокорреспонденты. Евины друзья и просто любопытные. Народу собралось даже больше, чем вокруг дома на Веллингтон-роуд. Даже скептический настрой Госдайка куда-то испарился, когда сержант признался, что не знает, почему миссис Уилт содержится под стражей.

– Я не в курсе, что она натворила, – заявил сержант. – Инспектор Флинт приказал держать ее взаперти. Хотите узнать подробности, обращайтесь к инспектору Флинту.

– Именно так я и сделаю, – пообещал Госдайк. – Где он?

– Участвует в осаде. Могу попробовать позвонить ему.

Итак, Флинт, урвав чуток времени, заснул со счастливой мыслью, что наконец-таки подловил этого ублюдка Уилта на самом что ни на есть преступлении. Когда он проснулся, в роли обвиняемого находился уже он сам.

– Я не велел арестовывать ее. Я просто задержал ее согласно закону о борьбе с терроризмом.

– Значит, подозреваете моего клиента в терроризме? – допытывался Госдайк. – Если так, то…

Инспектор Флинт вспомнил закон о клевете и поспешил сказать, что не подозревает.

– Ее взяли под стражу для ее же личной безопасности, – выкручивался он, но Госдайк ему не верил.

– Судя по ее нынешнему состоянию, могу с уверенностью утверждать: ей было бы безопаснее находиться на свободе, нежели в полиции. Ее сильно избили, это совершенно очевидно; таскали по грязи и, насколько я понимаю, по колючим кустам, о чем свидетельствуют многочисленные ссадины на руках и ногах; и наконец, в данный момент она пребывает в состоянии нервного истощения. Согласны ли вы освободить ее, или я буду вынужден обратиться…

– Обращаться никуда не надо, – поспешно сказал Флинт. – Конечно, она может идти, но я снимаю с себя всякую ответственность за ее безопасность, если она появится здесь у нас.

– Вот и отлично! На этот счет мне от вас не нужно никаких гарантий, – ответил Госдайк и вывел Еву из здания участка. На нее обрушилось море вопросов и фотовспышек.

– Миссис Уилт, вас, правда, избивала полиция?!

– Да! – ответила Ева, прежде чем адвокат успел сказать, что она интервью не дает.

– Миссис Уилт, чем вы собираетесь заниматься сейчас?!

– Поеду домой! – сказал Ева, и Госдайк силой усадил ее в машину.

– Об этом не может быть и речи, моя милая. Посидите пока у кого-нибудь из своих друзей.

Сквозь толпу пыталась пробиться Мэвис Моттрэм. Ева сделала вид, что не замечает ее. Она представила себе Генри в постели с той жуткой немецкой девкой и в этот момент меньше всего хотела видеть Мэвис. К тому же в глубине души она все еще винила Мэвис за то, что та уговорила ее пойти на этот дурацкий семинар. Останься Ева дома, ничего бы сейчас не случилось.

– Думаю, Брэйнтри не обидятся, если я приеду, – решила Ева.

Вскоре она уже сидела у них на кухне, попивала кофе и рассказывала Бетти о своих злоключениях.

– Ты уверена, Ева? – спросила Бетти. – Это же совсем не похоже на Генри.

Ева, готовая разрыдаться, покачала головой:

– Похоже… У них там везде стояли всякие подслушивающие штуки, и было слышно все, что делается в доме.

– Ну, тогда я ничего не понимаю. То же самое можно было сказать и о Еве. Изменить жене – это не просто не похоже на Генри, это вовсе не Генри. Он в жизни не глазел на других женщин. Ева точно знала и даже иногда обижалась на мужа. Ведь тот лишал ее естественного чувства легкой ревности, присущего любой женщине. Кроме того, бывало еще подозрение, что Уилт так же безразличен и к ней самой. Теперь Ева чувствовала себя преданной дважды.

– Думала, он за детей волнуется… Они там внизу, а он наверху с этой… этой… – Тут Ева зарыдала в голос.

– Тебе нужно принять ванну и хорошенько выспаться, – посоветовала Бетти, и Ева позволила отвести себя наверх в ванную. Но как только Ева оказалась в горячей воде, ее мысли перенеслись на Веллингтон-роуд, а инстинкт потянул домой. Надо идти. Правда, сейчас придется идти при ярком свете дня. Ева вылезла из ванной, вытерлась полотенцем и напялила на себя платье Бетти, которое та носила беременной. Ничего другого на Еву в доме не нашлось. Спускаясь вниз, она уже знала, как будет действовать.

В бывшем военном кабинете генерал-майора Де Фракаса сидели инспектор Флинт, майор и несколько военных психологов. Все смотрели телевизор, нелепо стоявший в самом центре битвы при Ватерлоо. Дело в том, что покойный генерал – страстный коллекционер оловянных солдатиков – любил воспроизводить великие сражения на теннисном столе, выстраивая боевые порядки с безукоризненной исторической точностью. Покрытые пылью солдатики придавали дополнительный элемент сюрреализма тем причудливым образам и звукам, которые телекамера в соседнем доме передавала на экран. Сейчас Уилт вел себя так, словно у него произошел окончательный сдвиг по фазе.

– Совсем свихнулся, – заметил майор, наблюдая, как Уилт, искаженный до неузнаваемости выпуклым объективом, меняет свою форму и размеры наподобие посетителя комнаты смеха и с торжественным видом несет какую-то ахинею. Даже Флинт не смог не согласиться с майором.

– А что, черт возьми, значит «Жизнь пристрастна к бесконечности»? – спросил он у психиатра доктора Фелдена.

– Одной фразы мало, чтобы составить какое-либо определенное мнение, – ответил доктор.