Белинда - Энн Райс

— Ничего, — хмуро отозвалась она. — Знаешь, это так романтично — иметь тайное пристанище. Ни телефона, ни почтового ящика.

В свое время я от души повеселил Белинду, рассказав ей, что в Кармеле нет номеров домов и за корреспонденцией надо ходить на почту. Но насколько я помню, за все время мне ни разу не пришлось ничего получать в их почтовом отделении.

— Да, мой дом — действительно убежище. Для нас с тобой, — сказал я, почувствовав, как она еще сильнее сжала мне предплечье, а ее губы коснулись моей щеки.

Потом она поинтересовалась, не думал ли я о том, чтобы вернуться в Новый Орлеан, в дом моей матери.

Тогда я объяснил, что мне никогда не хотелось вернуться в Новый Орлеан, а в старом доме я последний раз был в 1961 году. Одна мысль о необходимости переступить его порог приводит меня в дрожь.

— Но зато мы были бы так далеко, — заметила она.

— Белинда, от кого мы убегаем? — спросил я как можно более ласково.

— Ни от кого, — выдохнула она.

— Тогда нам не грозит, что кто-то просто…

— Я не допущу, чтобы такое произошло, — раздраженно бросила она.

Но что она имела в виду, говоря «такое»?

Потом она притихла: заснула, притулившись к моему плечу. Мощный мотор мини-вэна издавал однообразный, усыпляющий гул, в темноте пейзаж за окном был практически неразличим, передо мной была только бесконечная дорога.

— Джереми, — внезапно произнесла она сонным голосом. — Ты знаешь, что я люблю тебя?

— Но что-то не так. Правда? Что-то случилось.

И о чем я только думал! Интересно, я могу иметь от нее секреты, а она, по-моему, нет?! Но мои секреты объяснялись ее секретами. Если бы только она могла все объяснить!

— Не беспокойся, — прошептала она.

— Но ты чего-то боишься. Я чувствую.

— Нет, ты не понимаешь, — сказала она. Но в ее словах явно был какой-то подвох. Или мне показалось?

— Ты можешь довериться мне и все рассказать? Разве я нарушу правила игры, если спрошу тебя, чего ты боишься?

— Это вовсе не страх, — со слезами в голосе ответила Белинда. — Просто иногда… иногда мне очень грустно.

На следующее утро Белинда была в прекрасном расположении духа. Всю неделю мы ходили на концерты, в кино и на спектакли. По вечерам мы ужинали при свечах в маленьких ресторанчиках, а по утрам встречали восход солнца на берегу. И в камине всегда горел огонь, так что наше жилище пропахло дымом.

А еще мы много разговаривали.

Я рассказал ей о доме в Новом Орлеане, о том, что превратил его в некое подобие музея, причем скорее от бессилия, чем из соображений здравого смысла. Мои бывшие жены никогда там не бывали, так же как, впрочем, и друзья, за исключением моего старого приятеля актера Алекса Клементайна, который хорошо знал мою мать.

Я даже чуть было не открыл ей свою тайну. Чуть было не рассказал, что писал книги под именем своей матери. Но в последний момент все же сдержался. Сам не знаю почему. Алекс определенно был прав относительно таких вещей.

Она сказала, что дом в Новом Орлеане может стать идеальным убежищем.

— Всему свое время, — ответил я.

К тому моменту, как мы решили вернуться, картина «Белинда в кафе „Флора“» была закончена.

— Ничего не понимаю, — сказал я. — Я думал, ты захочешь с ним познакомиться. Он не только очень известный, но и совершенно очаровательный человек. А кроме того, он мой лучший друг.

— Не сомневаюсь, что он потрясающий. Я видела его по телевизору, я видела его в кинофильмах, но мне не хочется туда идти, — заявила Белинда и уже на повышенных тонах добавила: — А вот куда мне действительно хочется пойти, так это на концерт. Я тебе уже говорила. И вообще, если ты терпеть не можешь рок-концерты и отказываешься составить мне компанию, то пожалуйста, я и одна могу сходить.

— Твоя затея мне не слишком нравится. Я не желаю, чтобы ты туда ходила. И вообще, раньше ты такого не делала.

— А я хочу! Послушай, мне уже шестнадцать!

— Ты сердишься, что я иду на обед с другом?

— С какой стати я должна сердиться!

— Послушай, ты отказалась пойти на прием в музее, ты улизнула из дому, когда Энди устанавливал скульптуру в саду, ты вечно запираешься в своей комнате, когда приходит Шейла. Ты никогда не снимаешь трубку, если вдруг зазвонит телефон. И сейчас речь идет об Алексе, одном из выдающихся киноактеров в истории кинематографа, а ты даже не соизволишь…

— И что, к черту, ты собираешься сказать всем этим людям?! Что я твоя племянница из Канзас-Сити, которая приехала ненадолго погостить? Боже мой, Джереми, включи хоть ненадолго голову! Ты прячешь свои лучшие работы в своей чертовой мастерской и в то же время хочешь демонстрировать меня перед своими друзьями!

— Но в том-то и дело, что Алекс Клементайн — единственный человек, которому не надо ничего объяснять. Алекс никогда не выдает чужих секретов. Он только что написал целую книгу, где ты не найдешь ни одного лишнего слова о знакомых ему людях.

Но зато он вовсю треплется за обедом и во время коктейлей! «Вы бы только видели ту малолетку, что Джереми подцепил в Сан-Франциско! Да-да, именно Джереми». Ну а если я попрошу его никому не говорить?

— Иди без меня…

— Послушай, — начал я. — Ты же так интересуешься кино и…

— Фильмами, Джереми. Фильмами, а вовсе не миром кино и тем более кинозвездами.

— Ладно, пусть фильмами. Но он столько всего знает о фильмах! И вовсе не сплетни из раздела светской хроники. Он работал с лучшими из лучших. Стоит только его разговорить…

— Я не пойду, Джереми!

— Ну и оставайся! Но не вздумай пойти на свою чертову рок-фигню! Не хочу, чтобы ты туда ходила! Не хочу, чтобы ты встречалась с уличной шпаной, так как если тебя кто-то ищет…

— Джереми, ты совсем спятил! Я ухожу, — сказала Белинда, хлопнув дверью спальни.

Я понуро спустился вниз. Едкий запах лака для волос, позвякивание дешевых побрякушек, сопровождавшее каждый ее шаг, пока она курсировала между своей комнатой и ванной.

— Не хочу, чтобы ехала туда одна на машине!

— Я прекрасно доеду на такси, — убийственно вежливо ответила Белинда.

— Я тебя отвезу, — предложил я.

— Не говори глупостей. Иди обедать себе на здоровье со своим другом и не думай обо мне.

— Это просто смешно!

Белинда наконец вышла из комнаты и подошла ко мне. На ней были черные джинсы, блестящая шелковая блузка, кожаный пиджак, на ногах — туфли на стеклянных каблуках. Волосы у нее торчали во все стороны розовыми и золотыми рожками, глаза — как черные космические дыры, рот — как кровавая рана.