Место Снов - Эдуард Веркин

– Давай, начинай, ты же мужчина.

– Я, дорогуша, тоже не сено, – буркнул Ляжка. – Чувства бессрочные имею…

– Ешьте лучше, а то простынет.

Зимин помялся, зачерпнул первым и чуть не подавился.

– Что? – испугалась Лара.

Это был тот самый вкус. Мать варила борщи три раза в неделю, она вообще, кроме борщей, почти ничего не варила.

Зимин зачерпнул еще ложку и убедился, что борщ именно такой. Настоящий буржуазный борщ с хреном и горчицей имени небесного тихохода, производства завода, на котором работала его мать. Если бы Зимин не видел перед собой Лару, то подумал бы, что это матушка его готовила. И тут же Зимин вспомнил, что есть такое мнение, что, типа, мальчики всегда ищут себе подружку, похожую на собственную мать. Он даже с испугом поглядел исподтишка на Лару – мало ли что, а вдруг каким-нибудь чудом…

Нет. Лара совсем не была похожа на его мать. Ни чуточки. Зимин облегченно вздохнул. Не хватало еще, чтобы мамаша тут оказалась. Тогда, вообще, хоть вешайся на невидимых подтяжках.

А борщ… Что борщ, борщ многие стряпать умеют.

Зимин зачерпнул еще.

– Не нравится? – настороженно спросила Лара. – Я сама варила.

И тут Зимина охватило очередное трудноклассифицируемое чувство. Ему показалось, что эту девчонку он знает давно. Полтысячи лет и даже больше. Еще показалось Зимину, что он не сидит сейчас на берегу круглого озера, что не смотрит на него невозможный до одурения дракон, и нет на нем нелепой рыцарской брони, и Ляжка ему не знаком, он его вообще никогда не видел. А сидит он, Зимин, у себя на кухне, за столом с клетчатой клеенкой в цветочек, жует баранки с маком, а напротив него, положив подбородок на руки, сидит вот она. Косичку мелкую заплела.

А Ляжку охватило еще более трудноклассифицируемое чувство. Как будто он купил дорогой журнал с любимыми им океанскими яхтами и уже уединился в кладовке между кухней и единственной комнатой их квартиры. И уже задернул для интимности шторы, и приготовился, и уже ощутил сладкий трепет намерений, и открыл первую страницу и обнаружил, что внутрь книжки блаженного «Яхт Универсума» попал рассказ о «Сикстинской мадонне» и других шедеврах Дрезденской картинной галереи. И что будто бы Ляжка прочитал этот рассказ и внезапно ощутил, что костер его могучих олигархических желаний потух и он даже не знает, что ему делать.

И от этого хотелось плакать почему-то.

И лишь небывалым сейсмическим усилием воли Ляжка избавился от этого наваждения. Применил хитрую, но действенную тактику. Он взглянул на Лару, как глядел на всех девчонок, и увидел, что губы у нее, пожалуй, слишком тонковаты, а уши длинны и вытянуты слегка кверху, что волосы цвета хурмы ей не совсем идут, и она тоща. Да и вообще, наверное, дура.

Ляжке сразу полегчало, и он спокойно подналег на борщ.

– Не нравится? – повторила Лара.

– Наоборот! – очнулся Зимин. – Наоборот! Классно, я уже сто лет не пробовал борща! Ты здорово готовишь! Просто супер!

– Спасибо, – Лара слегка покраснела.

– Путевая жрачка, – Ляжка испортил все волшебство. – Классно стряпаешь, как девки в столовке. Сто лет бы такое рубал.

– И я, – сказал Зимин. – Знаешь, Лар, эти яблоки с сыром уже надоели…

– Знаю, – кивнула Лара. – Мне тоже быстро надоели. Давайте, кушайте, а то остынет.

– Нормально, – Зимин лупил борщ. – Я и холодный очень люблю. Знаешь, я все это время мечтал о свекольнике…

– А я первое время о блинах мечтала, – сказала Лара. – Мечтала, мечтала, а потом перестала.

– А я селедку в яблочном уксусе люблю, а здесь селедки не достать…

– А я люблю… – начал Ляжка.

Они принялись вспоминать все, что любят: селедку, шоколадки с воздушным рисом, курицу карри, клюквенные леденцы, копченую оленину, квас с изюмом, пиццу, перепелиные яйца с грибами, и пока вспоминали, опустошили котелок наполовину. Зимин объелся, отвалился на спину и стал облизывать ложку. Ляжка тоже облизывал ложку и после каждого лизка зачем-то прикладывал ее к щеке. Было хорошо. Лара сунула котелок под нос Лехе, и тот принялся хлебать остатки неожиданно узким раздвоенным языком. Справился он со своей долей очень быстро, в два приема. Зимин подумал, что Леха, наверное, тоже очень любит украинскую кухню.

– А Лара – настоящее имя? – спросил Зимин.

Лара не ответила, отобрала котелок у Лехи, устроилась на берегу и принялась споласкивать посудину в воде.

– А тебе здесь нравится? – продолжал Зимин.

– Да, – просто ответила Лара. – А тебе что, нет?

– Нравится. Только не привык пока еще. Все не так как-то… Ненормально…

– А мне вот тут не нравится, – сказал Ляжка. – Тут все не так. И туфли навсегда мои натерли ноги… У меня туфли в виде гробов, они натирают мне ноги, Ларочка. А это неспроста…

– Чувак, хочешь, я сделаю тебе массаж горячими камнями? – спросил Зимин, но Ляжка от массажа горячими камнями отказался, сказал, что у него на спине экзема.

– Собирайтесь, массажеры, нам пора.

– Куда? – спросил Зимин.

– Туда. Вы что, думаете тут вечно торчать?

– Да нет, – протянул Зимин. – Мы как раз в поиске…

Они собрали вещи, нагрузили их на дракона Леху и коня Игги и ушли от озера.

Леха с Игги шагали впереди, а Зимин, Ляжка и Лара за ними. Они шагали по траве, потом трава внезапно оборвалась и превратилось в степь, при виде которой Зимину вспомнился ни с того ни с сего какой-то Степняк-Кравчинский, а Ляжке вспомнилась почему-то лошадь Пржевальского, она же тарпан. Некогда исчезнувшая, но на сегодняшний день зачем-то восстановленная методом генной инженерии.

Но в здешней степи никаких тарпанов не наблюдалось, степь была безжизненна – ни стад носастых джейранов, ни щекастых сусликов, ни даже гномовских пуэбло не было видно в желтовато-голубом мареве.

– Верблюд! – Ляжка указал пальцем в степное молоко, и все поглядели в ту сторону, будто никогда и не видели верблюда в жизни.

– Копытоблюд, – передразнил Зимин. – Ищи верблюда в себе, а не cебя в верблюде, тебе здесь не нерестилище!

Какое-то время все молчали, потрясенные величием этой фразы, а затем Зимин сказал вдогонку уже не такое нетленное:

– Нет там никакого верблюда, здесь верблюды не водятся. Правда, Лара?

– Не знаю. – Лара шагала весело и легко, крутила в пальцах длинный жезл и от этого была похожа на мажоретку. – Если ты можешь представить здесь верблюда, он может здесь водиться.

– А если я могу представить, допустим, Эйфелеву башню, она что, тоже может здесь водиться?

– Может, наверное, – пожала плечами Лара. – Я не задумывалась никогда. Зачем задумываться, если хорошо?

– Но тут ведь все ненормально, все не так…