Планета свалок. Путешествия по многомиллиардной мусорной индустрии - Адам Минтер

– Куда идет пластик? – спрашиваю я Вина.

Вин наклоняется к Племяннику и кричит ему мой вопрос в ухо. Племянник поднимает бровь и кивает на открытую дверь и длинный прямоугольный бассейн размером примерно в половину длины склада. В нем вода, которую компания подает на водяные столы, и тонны резиновой и пластиковой изоляции.

– Они держат его тут, пока не отправят какой-нибудь компании-заказчику, – говорит Вин.

– Хоть сколько-нибудь это стоит?

– Двести-триста юаней за тонну.

На день моего визита это было от $31 до $47 за тонну, то есть примерно цена лома электродвигателей в конце 1980-х годов.

– Не голодны? – спрашивает Вин. – Думаю, самое время для ланча.

Я смотрю на Гомера и Племянника. Они заняты разговором на кантонском, так что я ненадолго возвращаюсь в здание. Ради интереса считаю встреченных людей. Их примерно 20, в основном женщины – хотя мешковатая одежда скрывает фигуру, а маски – лица – и они методично, медленно работают со «скалой» кабелей и шлейфов. Они превращают дорогие компьютерные комплектующие в кусочки размером с зерна перца, которые затем получат шанс опять сложиться в новые дорогие комплектующие. Чем Китай становится богаче, тем больше и больше лома не возвращается в Соединенные Штаты, а остается в Китае в виде новых товаров и продается в вечно расширяющихся торговых центрах Шанхая и других богатых городов.

– О чем вы думаете? – спрашивает меня Вин.

– Думаю, что Китай реально научился зарабатывать деньги на Соединенных Штатах.

– Да? – он смеется.

– Да. В Штатах называют это dumping.

– Dumping? Не знаю такого слова.

У меня на языке вертится хлесткое объяснение: dumping – это «сваливание своих отходов беднякам, чтобы не платить за утилизацию». Но я вовремя останавливаю себя.

– Да неважно.

Гомер Лай вырос в небольшой деревне, но сейчас он живет на одном из верхних этажей роскошного высотного здания с видом на реку Бэйцзян. Там много места – четыре комнаты – однако обстановка сдержанная и функциональная. Стены в основном голые; мебель большая и удобная, но отнюдь не дорогая. Возможно, самая заметная особенность – большой телевизор с плоским экраном. Они живут в ней всей семьей: у пожилой, но энергичной матери Гомера собственная комната; сын Вин с беременной женой занимают комнату в другом конце квартиры; еще из одной комнаты выходит жена Гомера. Этажом ниже в другой квартире живет его сестра. Она ходит в квартиру Гомера, как в собственную. По словам Джонсона, Гомеру нравится, когда вся семья рядом.

Затем мое внимание привлекают окна.

Из окон апартаментов открывается вид на реку, высотки по ее берегам и растущий город, протянувшийся в сторону деревушек и городков, где лом превращают в медь. Однако меня удивляет вид из квартиры на другую, противоположную сторону. Город, подобно Лос-Анджелесу, простирается до далеких гор. Там даже сейчас предприятия утилизируют худшее из того, что импортируется – вдали от глаз регулирующих органов и вдали от городских соседей. В значительной степени эта работа связана с высокотехнологичным ломом – таким как проволока с серебряным покрытием, ключевой компонент многих высокотехнологичных устройств. Несколько лет назад заводы в США могли отделять медь от серебра, однако они закрылись из-за проблем с экологией. Теперь проволока с серебряным покрытием попадает на эти холмы, где ее обрабатывают кислотами подальше от глаз регулирующих органов. Днем же серебро и медь спускаются с гор и попадают в новые товары, расходящиеся по всему миру.

Но ничего этого с балкона Гомера не видно. В большинстве распростершихся передо мной зданий Цинъюаня не больше десятка этажей; дома расставлены вдоль проспектов, а на перекрестках стоят комплексы тридцатиэтажных небоскребов. Я всегда представлял Цинъюань чем-то средним между городком и городом; но передо мной настоящий мегаполис. Кто мог предугадать? Пока я любуюсь на здания, Гомер напоминает мне, что почти все они соединены проводами из металла, импортированного в виде лома и обработанного здесь же.

«Спасибо тебе, Америка», – думаю я.

Меня усаживают за мраморный кофейный столик в одно из двух больших кожаных кресел. Гомер сидит рядом со мной на двухместном диванчике коричневой кожи и расставляет маленькие чашечки для свежего чая. Вин усаживается в кресло напротив моего, а его симпатичная жена садится рядом. Гомер берет пульт и запускает DVD. «Свадьба сына», – говорит он. На первых кадрах караван из 35 машин, которые везут Вина к невесте. Когда они останавливаются, из них появляются десятки людей, в толпе я замечаю Джонсона.

Я спрашиваю Гомера, было ли у него на свадьбе 35 машин. «У меня был мотоцикл, – отвечает он со смехом. – На нем мы поехали в бюро регистрации браков».

Свадьба Вина шла три дня: несколько банкетов, сотни гостей. Гомер смотрит видео с тихим удовлетворением; Вин сияет.

– Вы проголодались? – спрашивает меня Вин.

Я действительно голоден, но сначала хотел бы кое-что увидеть.

– Гомер, если можно, покажите компьютер, на котором вы смотрите фотографии Джонсона посреди ночи?

Он поворачивается в Вину и улыбается.

– Он хочет это увидеть?

Наверное, не стоило мне спрашивать.

– Идем, – говорит он и подзывает меня к задней части апартаментов.

Мы проходим через дверь и, к моему смущению, оказываемся в спальне Гомера. Если бы знал, не спрашивал бы. Я думал, компьютер стоит в кабинете. Спальня – простое, совершенно непримечательное пространство. Она будто из деревенского дома: на двуспальной кровати с простой деревянной спинкой постелен ротанговый коврик; рядом – напольный вентилятор, еще есть раскладная кровать и встроенный письменный стол у балконной двери. На нем лежит ноутбук Lenovo – рядом с зеркалом, которое, как я предполагаю, принадлежит жене Гомера. Между компьютером и зеркалом лимон.

– Вы тут работаете? – спрашиваю я.

Гомер открывает ноутбук и щелкает по папке со входящей электронной почтой. Пока я заглядываю через его плечо, он раскрывает фотографии, которые Джонсон на моих глазах делал своим BlackBerry. Внезапно я снова вижу рождественские гирлянды от Cash’s Scrap Metal & Iron и счетчики воды от J. Solotken. Гомер прощелкивает еще несколько десятков снимков и добирается до фото путаницы проводов из Южной Каролины. Затем он надевает очки, внимательно рассматривает фотографию и стучит по экрану: «Зеленый провод, уровень содержания меди процентов шестьдесят. У красного пониже, процентов сорок».

Я смотрю на него, а затем в окно. Где-то там находится залитое солнцем место, где он «своими собственными руками» получил эти знания: сколько меди можно найти в проводах того или иного цвета и сколько стоит извлечь ее оттуда. По сравнению с тем временем и даже с работой парикмахером его жизнь прекрасна. Если бы я был на его месте, то, не колеблясь, прожил бы такую же.

– И вы не против ночных бдений за просмотрами фотографий от Джонсона?