Маркус Вольф - Леонид Млечин

В Москве хотели, чтобы в Берлин отправился сам Берия, но тот отказался. Прилетел из Москвы начальник Генерального штаба маршал Василий Данилович Соколовский. Он был вне себя и выговаривал министру госбезопасности ГДР Вильгельму Цайссеру:

— Как это вообще могло произойти? Такие вещи не происходят в один день, значит, у них была какая-то организация, а вы о ней ничего не знали.

Члены политбюро ЦК СЕПГ сами хотели знать, как это всё случилось. Но они хотя бы частично винили и себя. Один только Вальтер Ульбрихт с самого начала заявил, что восстание — дело рук «фашистских провокаторов».

«В моем огромном кабинете, где можно было в футбол играть, — записал в дневнике Семенов, — разместились главком Гречко и представитель Президиума ЦК маршал Соколовский. Телефон звонил не переставая. Несколько раз — Хрущев, чаще Молотов и другие. Хрущев считал, что приближается „день Икс“, когда Запад попытается прощупать штыком прочность советской власти после смерти Сталина…. Поэтому Хрущев и Президиум ЦК приняли решение силой подавить волнения. А в случае осложнений на границе с ФРГ перейти в контрнаступление до Па-де-Кале».

Вот как в Москве воспринимали берлинские события! Советские руководители опасались, что Запад воспользуется мятежом и начнет войну. Семенов и маршал Соколовский успокоили Москву: улицы Берлина очищены от демонстрантов. Семенов каждый день докладывал в Москву, что положение улучшается: идут аресты, работа предприятий возобновилась, поставки продовольствия ритмичны.

Через три недели после Берлинского восстания члены политбюро на ночном заседании пожелали услышать отчет от своего генерального секретаря.

Присутствовали 13 человек. Из них только двое не потребовали от Ульбрихта уйти в отставку — секретарь ЦК по кадровым вопросам Герман Матерн и кандидат в члены политбюро Эрих Хонеккер, вождь комсомола. Остальные считали, что Ульбрихт должен принять на себя ответственность и покинуть высший в партии пост. Заседание было столь драматичным, что у обер-бургомистра Восточного Берлина Фридриха Эберта выступили слезы на глазах.

Элли Шмидт, возглавлявшая женское движение ГДР, говорила об «угрызениях совести». Она ругала себя за то, что «приукрашивала события, приукрашивать которые было преступлением».

— Вся атмосфера нашей партии проникнута ложью, — негодовала она. — Самонадеянность, нечестность, отрыв от народных масс и их забот, угрозы в отношении недовольных и хвастовство — всё это завело нас слишком далеко. За это на тебе, дорогой Вальтер, лежит самая большая вина, а ты не хочешь признать, что без нашего вранья не было бы и событий 17 июня!

Элли Шмидт вела подпольную работу в нацистской Германии; эмигрировав в Советский Союз, вышла замуж за Антона Аккермана, в ГДР возглавила Демократический союз немецких женщин. Аккерман, честный и откровенный человек, кричал Ульбрихту:

— Многие годы я поддерживал тебя, Вальтер, несмотря на то, что видел. Я долго молчал, потому что помнил о дисциплине, потому что на что-то надеялся, потому что боялся! Сегодня я преодолел всё это.

После того как участники заседания политбюро выпустили пар, премьер-министр Отто Гротеволь, бывший глава социал-демократической партии, объединившейся с коммунистами, прямо обратился к Ульбрихту:

— Ты слышал мнение товарищей. Может быть, хочешь высказаться?

Кандидат в члены политбюро Рудольф Херрнштадт, главный редактор центральной партийной газеты «Нойес Дойчланд», призвал товарищей объясниться с партией и народом. Он сам составил проект решения пленума ЦК: «Если рабочие массы не понимают партию, то виновата партия, а не рабочие массы. Исполненный решимости железной рукой защитить интересы рабочего класса против фашистской провокации, Центральный комитет вместе с тем отдает себе отчет в том, что партии надлежит незамедлительно пересмотреть свой подход к рабочим массам».

Рудольф Херрнштадт обратился к Ульбрихту:

— Не лучше ли тебе, Вальтер, передать кому-нибудь другому непосредственное руководство партийным аппаратом? Мне кажется, это помогло бы преодолеть определенные слабости нашего аппарата, избавить его от ориентации на одну личность, от вассальной преданности, угодничества, подавления критики и склонности приукрашивать положение дел в партии и в стране.

Херрнштадт предложил расширить секретариат ЦК, чтобы секретари обрели самостоятельность и генсек перестал ими командовать, а в секретариат выбирать тех, кто, как он выразился, «мог бы, если понадобится, унять тебя, Вальтер».

Маркус Вольф, как человек весьма осведомленный, видел, что кандидат в члены политбюро Херрнштадт и член политбюро министр государственной безопасности Вильгельм Цайссер уже два года демонстрировали свою оппозицию диктаторскому поведению Ульбрихта и ратовали за его отстранение от власти. Вольф хорошо знал обоих.

Херрнштадт, либеральный журналист, в 1929 году вступил в компартию и практически одновременно начал работать на советскую военную разведку. В Варшаве он завербовал советника германского посольства Рудольфа фон Шелиа, который за деньги согласился передавать ему секретные сведения. В 1939 году фон Шелиа, имевшего псевдоним Ариец, перевели из Варшавы в информационный отдел германского Министерства иностранных дел, что повысило его ценность как агента. Он был одним из самых ценных источников советской военной разведки. Информацию передавал через журналистку Ильзу Штёбе, любовницу Херрнштадта.

Ильза Штёбе тоже сумела поступить на службу в германский МИД. Она работала на советскую разведку под псевдонимом Альта. Ильза Штёбе и Рудольф фон Шелиа были арестованы гестапо и казнены в декабре 1942 года.

Херрнштадта вовремя вернули в Советский Союз. Вместе с руководителями компартии Вильгельмом Пиком и Вальтером Ульбрихтом и попавшими в плен офицерами вермахта, такими как бывший командующий 6-й армией генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс, он участвовал в создании Национального комитета «Свободная Германия».

Херрнштадта назначили в Москве главным редактором газеты Национального комитета «Свободная Германия». Он был вежлив и холоден, обращался со своими сотрудниками на «вы», что было редкостью в партийной среде. Правил все материалы, но ничего не объяснял. Указания передавал через секретаря. Его статьи абсолютно не походили на творения остальных партийных авторов. Херрнштадт был профессионалом — до войны работал корреспондентом газеты «Берлинер тагеблат» в Варшаве.

В отличие от других партийных лидеров он не жил в гостинице «Люкс». Коллег по партийному аппарату поражало странное сочетание западноевропейской наружности, буржуазной манеры одеваться, западного стиля в журналистике, необычайного ума и холодной жестокости. Херрнштадт был убежденным коммунистом, склонным к идеализму. Он женился на красивой русской женщине, выпускнице Института иностранных языков, с которой после войны вернулся в Германию.

Страсти в политбюро кипели. Цайссер предложил избрать новым генеральным секретарем Херрнштадта. Ульбрихт признал, что должен изменить свой стиль руководства. И затаился. Ждал, что решит Москва: заставит его уйти или разрешит остаться. Казалось, его звезда закатилась.