Передвижная детская комната - Евгений Меньшенин

Он ударил еще раз и еще. Она защищалась руками, но как-то вяло, Миша отбрасывал ее руки одним махом и продолжал бить. Потом вспомнил прием из кино, как с помощью двери ломают череп человеку, и дернул девушку за волосы, она упала, и ее голова вывалилась из салона. Тогда Миша со всей силы захлопнул дверь.

Бам! Первый прошел отлично. Что-то хрустнуло.

Бам, второй! Треск и чавканье. Только плохо слышно. Что-то застряло в ушах.

Двухвостки!

«Получай, сдохни». Он не знал, говорит он или думает. Все смешалось.

Стало светло. То ли от кипящей в жилах крови, то ли от возбуждения. Да, точно, светло. Он увидел кровь и смятую голову. Он увидел трещины на коже, протянувшиеся между темными волосами на черепе мисс Чехии. Может, наступил день? А может…

«Кто-то едет по дороге!»

Миша повернулся и застыл. Он смотрел на источник света. Секунду он осознавал сложившуюся ситуацию, а затем захохотал.

Как это называется, прогрессия? Миша был не силен в математике, но ему показалось, что это самый яркий пример, который должны показывать учителя в школе. Тогда дети навсегда запомнят, что такое прогрессия. Сначала один человек, потом еще, потом трое, потом толпа.

Он хохотал. Он отпустил дверь и смотрел на свет от нескольких фонарей. На дороге стояли люди. Один из них точно был с гитарой, а один в идиотской шляпе с широкими полями. И на хрен ему такая шляпа в темноте? Защита от темных лучей?

Мисс Чехия не двигалась. А та, что лежала на земле, тихо стонала.

Но, может, вовсе не тихо. В ушах Миши, похоже, завелись жуки, которые шуршали там своими лапами. Они мешали ему. А может, это тот самый жук из мамкиного супа? Все это время он прятался у него на шее или под мышкой и наконец улучил момент, когда можно проникнуть в ухо. От этой мысли Миша еще громче захохотал.

Девушка на земле приподнялась. Луч фонаря скользнул по ее грязному сопливому лицу. Она увидела подругу и взглянула на Мишу. Она заорала, вскочила и тут же упала. Она же сломала ногу. Куда собралась-то? Куда?

Миша хохотал над ее попытками подняться. Как в тупой комедии. Она поползла, как раненая на войне, подальше от врага. А на помощь ей уже спешили четверо. Миша не видел, это были парни или девки. Но скорее всего парни. На дороге стояли еще трое. Фонарь был у одного из приближающихся, второй – у группы на дороге.

«Убить, всех убить! Чтобы не было свидетелей, да, мама? Да? Где мой автомат, где напалм? Где пробирка с чумой? Куда я все это положил, ты не знаешь?»

Он хохотал, пока не понял, что через две секунды его поймают.

И тогда он бросился в лес, в темноту, в кусты. Он бежал наугад, напролом. Ветки тут же впились ему в лицо: «Ты куда это собрался? Подожди, дай-ка мы тебя поцарапаем. Вот так, и лицо, и руки, и твою футболку порвем». В лицо попала паутина, в рот набилась хвоя. Миша сплевывал и вертелся, срывая с лица липкие нити, и даже не думал о тех самых пауках, от вида которых начинал визжать и плакать. Он думал о тех людях, что гнались за ним через чащу.

Он слышал свое тяжелое дыхание, он слышал грохот в груди, его уши до сих пор улавливали только гул и отдаленные звуки, источник которых вполне мог находиться у него за плечом. Миша это понимал и поэтому бежал во весь опор.

Он не оглядывался назад. Он слышал приказ остановиться, он слышал, как его называют падлой и хмырем, как называют уродом и тварью. Но если человек, бегущий за тобой, называет тебя такими словами, то не думай останавливаться. Вряд ли он пытается вручить тебе забытые ключи или оброненный на улице телефон.

Миша чувствовал, как тело наполняется точками, из которых исходит жар. Кто-то приклеивал к нему маленькие горячие камешки. Бежать через кусты было тяжело. Приходилось то и дело отворачиваться от веток, грозящих выколоть глаза. И это с учетом, что в темноте в лесу практически ничего не видно. Миша бежал наугад.

В какой-то момент он понял, что выбежал на тропинку. Он помчался быстрее. Он никогда не был бегуном, на уроках физкультуры не занимал первые места, но при этом и хилым он не был. Да, он был худой, но это же, наоборот, хорошо для бегуна, тем более неопытного. Если бы в нем было сто килограммов веса, он бы и двух метров не пробежал. На его стороне был адреналин. Он дал в долг Мише хорошую дозу, сказал, что нужно потом отработать, заплатить здоровьем, самочувствием, но сейчас тот может словить кайф и пробежаться пару километров по лесу, собирая пауков, клещей и раны на коже.

«Убей их, говоришь, убей всех? Убей, пока они не настучали. Черт, сука, твои советы – дерьмо, слышишь мама, твои советы дерьмо!»

Зачем ты это сделал, Миша, зачем?

«Да я сам не знаю зачем. Сам не знаю. А ты тоже заткнись, и без тебя тошно! Все идите в жопу. Вы меня достали. Идите вон из мой головы!».

«Знаешь, мама, а ведь это ты виновата. Не я, а ты. У тебя были деньги, и ты могла оставить их мне, но вместо этого ты подарила их банку. Пожалуйста, добрый банк, пользуйся на здоровье, а моему сыночку хрен с маслом, потому что он долбаный идиот и трус. Если бы у меня были деньги, я бы не пошел работать в такси. Вложил бы их в недвижимость, или в акции какие-нибудь, или в евро. Но нет, я пошел работать таксистом, чтобы оплатить юриста, который, возможно, мне и не поможет вытащить эти деньги из банка. Может, он вообще меня кинет. Как тебе такой вариант, мама? Ты, наверное, сейчас смеешься надо мной там со своими Андреями из Ростова и Беллами – мучителями и убийцами. Все вы там одинаковые, сраные маньяки. И тебе там самое место, мама, самое место. А если бы ты меня не пристегнула к себе, когда я только закончил школу, если бы не устраивала свои истерики – „ой, Мишенька, а что я без тебя буду делать? А что я, а как я? В больницу, в сад? Как квартиру прибирать?“ Тьфу, блин! Я хотел учиться, а у тебя твоя сраная квартира, и пыль, и грязь. Наняла бы уборщицу или домохозяйку, у тебя ведь были деньги, и мне бы могла дать на учебу. Нет, вместо этого я был твоей долбаной сиделкой. И чему я научился? Научился давить людей на машине, научился втыкать отвертки в шеи, научился быть идиотом, придурком, дегенератом. Да? Научился. А может, тебе стоило школу открыть, школу идиотов и тупоголовых кретинов? Выпускала бы таких, как я. Знаешь, а ведь, скорее всего, я был бы лучшим учеником.».

«И что? Довольна ты? Старая кошелка. Довольна? Наверняка довольна. Ты испортила мне жизнь. Испортила, мама, и что мне теперь делать?»

«ЧТО… СУКА… ПРИКАЖЕШЬ… ДЕЛАТЬ?»

Тут Миша понял, что совершенно ничего не видит и не слышит. До него доносилось только его дыхание. Казалось, что оно наполнило весь мир. И тогда он свалился в траву без сознания. Мир заполнило гулкое «у-у-у-уф» и «ху-у-у-у». Тьма протянула руку, и Миша принял приглашение. Черное болото засосало его.

Он летел куда-то, но не вниз, как должно быть, а вверх, как пузырек газа в пиве или в газировке. Пиво Миша не любил. Пробовал только однажды. Мамка к алкоголю была равнодушна. Но когда увидела его пьяным, то наказала сына.