Армагеддон. 1453 - Крис Хамфрис

А разве его?

Григорий вскочил. В городе не осталось ничего нужного – кроме разве что его арбалета. Но он всегда сможет отыскать другой, в отличие от золота, ради которого он приехал и которое наверняка никогда не увидит. Хотя золото тоже найдется, когда он отыщет себе новый арбалет и войну для него. Любую войну, кроме этой…

Когда Григорий выходил в дверь, он обо что-то споткнулся. Предмет блеснул в слабом свете зари. Григорий нагнулся подобрать его – и ахнул, когда увидел, что держит в руках. Стрела. Болт для арбалета, который ему предстоит найти. Это было похоже на знак… и неподходящий предмет для дверного проема у причалов. Григорий поднес болт к глазам и увидел, что не все оперение на месте, но то, что есть, сделано из перьев цапли. Совсем странно. Такой же болт он вытащил из сумки Джона Гранта в Корчуле…

Он засунул болт в карман, наконечник обо что-то звякнул. Григорий порылся, достал монеты, бронзовый кастет – и свой костяной нос. Это напомнило ему о драке и бегстве со странным закутанным юношей. Был ли этот человек на самом деле? Куда он делся? Григорию захотелось поблагодарить его.

Он услышал у причалов новые голоса. Ждать своего благодетеля времени нет. На случай, если тот вернется, Григорий снова зашел внутрь и бросил на кучу джутовых мешков серебряный рагузанский либертин. Награда, если юноша вернется и найдет его.

Пока Григорий шел к причалам, он привязал на место искусственный нос, потом маску. Мужчины удерживали лодку у причала.

– Место еще для одного, – сказал он, подражая ненавистному произношению.

Один из мужчин поднял взгляд:

– Какое судно?

Как же капитан назвал его?

– «Ворон», – ответил Григорий.

– Они уже поднимают якорь, – сказал мужчина, кивнув на воду. – Но мы наверняка встретимся на Хиосе или Лесбосе. Там ты его и нагонишь.

Григорий кивнул и принял руку. Затем забрался в лодку и сел на банку. Двое мужчин бежали по причалу. Едва они тоже уселись, лодка отчалила. Они быстро шли по водам Рога к черным силуэтам впереди. Сейчас уже хватало света, чтобы рассмотреть оставшиеся сзади городские стены. Немного западнее причала, от которого они отплыли, виднелись ворота Феодосия. Если он как следует всмотрится, то сможет разглядеть перед ними каменную плиту. Призраков на ней. Свой. Софии. Того, кого они там сделали.

Григорий закрыл глаза.

* * *

Лейла следила, как последнее из семи судов пляшет в водах, где встречались Золотой Рог, Босфор и Мраморное море, образуя волнение, на турецком называемое анафор. Если Григорий проснулся настолько тяжелым от вина, как она думала, эта качка ему не понравится.

Он был на этом судне. Лейла видела, как он поднимался на борт; ее глаза стрелка заметили его черный плащ и широкополую шляпу, пока Григорий лез по веревочному трапу. Вернувшись на склад и обнаружив, что там пусто, она побежала туда, куда он мог пойти: ему наверняка хотелось пить, и она как раз несла ему воду в кожаном бурдюке. Но в жалкой таверне у причалов его не оказалось. Он уже был в море.

Судно обогнуло мыс Акрополис и скрылось. Лейла не двигалась, по-прежнему щурясь от солнечных бликов на воде. Солнце очистило небо от дождевых туч и теперь сверкало на крышах и башнях Галаты, по ту сторону воды. Все сияло – кроме ее сердца.

Лейла выругалась, прикрыв глаза от солнца и пытаясь думать. Она была глупа, размышляя над кражей книги. Составленные ею таблицы – для себя, Мехмеда, Григория – ясно говорили, когда книга попадет к ней. После падения города, не раньше. Однако для этого Григорий нужен здесь. Он не должен был уплыть.

И все же он уплыл. Но это не значит, что он не может вернуться. Суда поворачивают. Суда… тонут.

Лейла улыбнулась, расправила плечи. Григорий прошел в дверь, вымазанную рыбьим жиром. Он заклят, он принадлежит и всегда будет принадлежать ей. Но ей известны и другие заклятия, от любовных до поиска пропавшего гребня. Она знает и проклятия, которые можно наложить на человека или его дела. Включая судно, на котором он уплывает. Ей нужен только какой-нибудь его предмет, вещь, которую он держал в руках. И серебро в ее ремесле лучше прочих…

Лейла открыла глаза, отвернулась от воды к земле, к солнцу, рассмеялась и подбросила высоко в воздух монету, найденную среди мешков, где он спал. Она следила, как монета сверкает и блестит, взлетает и падает на фоне стен обреченного Константинополя.

Константинополь

11 апреля 1453 года

Звук был очень знакомым. Однако он всегда удивлял ее, этот смешок у самого окна, высокое стаккато. «Ха-ха-ха-ха-ха», – послышалось снова, то ли призыв, то ли песня, а потом смех, будто шутка дошла не сразу.

– Быстрей! Минерва! Иди сюда! – тихо позвала София.

Дочь взглянула на нее с пола, по которому были разбросаны шерстяные игрушки.

– Я учу, – сказала она, нахмурившись помехе ее игре.

– Утенок, потом ты вернешься, – прошептала София. – А сейчас иди сюда. Я покажу тебе кое-что очень славное.

Минерва, пританцовывая, подошла к ней:

– Сладость?

София покачала головой. С тех пор как мосты были сломаны, а Золотой Рог перегородили боном, в город поступало очень мало еды. Сладости были в дефиците.

– Кое-что получше. Волшебство. Тсс! – Она приложила палец к губам девочки. – И смотри.

София потянула дочь к середине комнаты, в прямоугольник утреннего света, бьющего из открытого окна.

– Вон там, – сказала она, указывая пальцем.

Минерва втянула воздух.

– Ой! Какая хорошенькая! – Она вытянулась, прижалась губами к уху матери и громко прошептала: – А что это?

– Ее называют смеющимся голубем. Слушай!

Новый призыв, серия нот, еще одна понятная шутка.

Минерва хихикнула:

– Она думает, это смешно!

«Да. Они прилетают каждый год. Это значит, скоро придет настоящая весна. А то я уже начинала сомневаться, будет ли она вообще».

Птица копалась в ящике с землей, который София держала на подоконнике.

– Видишь ее головку? Твой любимый цвет, розовый.

– Ой, да… И у нее пятнышки на горле. Черные пятнышки!

– Да. Видишь, крылья у нее красноватые, но там еще есть синее и серое. – София вздохнула. – Она такая красивая. И не заботится ни о чем… – она осеклась, – вообще. Она хочет только смеяться. И найти кого-нибудь, чтобы смеяться вместе с ним.

Минерва подняла взгляд. Ее мать уже не улыбалась. В ее глазах была какая-то тьма. Девочке захотелось, чтобы тьма ушла.

– Я поймаю тебе эту смешную птичку! – воскликнула она, вскочила и побежала по солнечному лучу к окну.