Где-то на краю света - Татьяна Устинова

Нутэвэкэт удивился:

– Слышал, однако! Двигается. И печка топится.

Вся упряжка эмоций Олега Преображенцева потянула так, что чуть не сорвалась с привязи.

Лиля в землянке топит печку?! Этого не может быть. Человек из тундры все перепутал. Возможно, там действительно засели какие-то браконьеры, отшельники или черные старатели, моющие на Чукотке золото, но только не Лиля Молчанова!

Нутэвэкэт счел нужным объяснить:

– Сам к ней не пошел. Напугаю еще больше! Она, однако, не по свой воле в тундру пошла. Тебя не испугается, ты для нее свой.

– Откуда ты знаешь, что не по своей воле?

Его собеседник посмотрел на него, кажется, с сожалением. Я думал, что ты умнее, вот как Олег понял его выражение лица. Я думал, ты не до конца тангитанин. А ты такой бестолковый.

– Я видел следы. Я слышал звуки, – повторил он терпеливо, как маленькому. – Вездеход проехал. Вездеходу, однако, в это время года там делать нечего! Потом человек прошел. Другого человека тащил. Потом вездеход ушел. На нем один человек ушел, а другой остался! Ты по радио сказал – женщина из города пропала. Я радио очень уважаю. В тундре все уважают. Я подошел к землянке, послушал. Там женщина. Печку топит. А раз печку топит, сразу не замерзнет. Кровью не пахнет, значит, не ранена. Однако, идти надо. Ночью дуть сильно будет, а завтра пурга уйдет.

Олег кивнул.

Собаки лежали во дворе, свернувшись, похожие на снежные холмики. Завидев хозяина, стали подниматься и отряхиваться.

– Хорошая упряжка, – похвалил Олег.

Этого требовала вежливость.

– Жаловаться нельзя, – согласился хозяин.

В два приема он снял с нарты свой груз, чтобы Олегу было куда сесть, пристроил его под навес с той стороны, где меньше дуло – Олег помогал, – крикнул собакам, вожак стал поворачивать упряжку. Держась за «баран», круглую скобку, Нутэвэкэт разогнал упряжку вдоль улицы и пристроился на нарту. Олег, бежавший с другой стороны, неловко плюхнулся – все же давно не ездил. Собаки набрали скорость и затрусили вдоль лимана, обходя город.

Ветер свистел, метель мела, и казалось, что она не кончится никогда и весь мир состоит только из снега, холода, тьмы и равномерного бега собачьей упряжки…

Была еще одна свечка, но Лиля не решилась ее зажечь. Нужно беречь свечи и дрова. Нужно беречь силы. После первой волны тепла, от которого дергающей, воспаленной болью зашлись все внутренности, после водки и глотка кипятка, получившегося из целого чайника снега, Лиля снова стала замерзать.

Как-то по-другому, медленно и всерьез. Холод постепенно пробирался в нее подло, изнутри.

Она топала ногами, совала ледяные руки сначала в карманы телогрейки, потом в колени, потом под мышки, и везде было холодно, холодно!.. Она жалась к печке боками и спиной, и печка старалась, помогала ей, прогоняла холод! Но стоило только повернуться другим боком или сделать шаг к поленнице, как стужа опять одолевала, наваливалась, очень тяжелая. Она никогда не знала, что стужа такая тяжелая. Она весит много тонн, ее невозможно скинуть с себя, она везде, со всех сторон.

Приемничек «Пионер» работал тихо-тихо – «В эфире радио «Пурга» и Алена Долинская», – чтобы батарейки сразу не сели. О том, что будет, когда батарейки сядут, а она все еще не умрет, Лиля не думала.

Запретила себе.

Зато она представляла, как все сейчас там, на радиостанции, – разрешала себе, – и получалось легко, любовно, как в хорошем сне.

Олег ушел из эфира, почему-то даже не попрощавшись, а она ждала, и на его место заступила Алена, которая тоже начала с того, что пропала Лиля Молчанова, ее ищут, но пока не нашли.

Они же не знают, что она здесь, она слышит их и знает, что они беспокоятся о ней!..

Лиля представляла себе лицо Ромки Литвиненко, матроса-обманщика, и редактора Настю, которая непременно разбавляет свой кофе холодной водой из кулера – зачем? И вахтера Богданыча за очередным детективом или кроссвордом.

Она представляла себе студию с первоклассной шумоизоляцей и ультрасовременным пультом – куда там радио «Рок» в Кёльне, – и портреты диджеев с Аляски, и необыкновенные фотографии, сделанные неизвестным ей Аркадием Сухониным, знаменитым фотографом, и надпись «Микрофон включен», и сами микрофоны на изломанных журавлиных ножках. Весь мир сосредоточен вокруг микрофонов, когда ты в эфире. И время, и пространство!.. И голоса, которые знает вся Чукотка, их слушают в стойбищах и кочевьях, и они сейчас поддерживают Лилю, не дают ей совсем уж пропасть.

Она и не пропадет, покуда эти голоса рядом.

Значит, надо беречь свечи, батарейки и силы. Она позволит себе еще чуть-чуть, еще немного, а потом станет слушать радио по пятнадцать минут. Чтобы экономить батарейки.

Пятнадцать минут эфира, пятнадцать минут тишины. Она так решила, чтобы подольше продержаться.

Может быть, пурга утихнет, и она выживет, выберется и сама сможет дойти до людей, и невиданные картинки представлялись ей: слепящее солнце, искрящийся снег до самого горизонта, какие-то разноцветные палатки, и высокий человек в меховых одеждах поворачивается и идет ей навстречу, а это значит, что она спасена.

Но это был бред, и она понимала, что бред.

Олег Преображенцев сказал, что ее ищут. Он каждые полчаса ставил песню «Кажется» в надежде, что она услышит!

Ноги мерзли и болели невыносимо, хотя Лиля и завернула их в брезентовую штуковину с капюшоном, снятую со стены. Время от времени она протягивала их к печке, и они начинали согреваться, но за эти минуты замерзало все остальное: руки, бока, спина, голова. Она не знала, что человек настолько не приспособлен к холоду.

Олег Преображенцев, должно быть, уже несколько раз объехал город. Конечно, он ищет ее, ездит по улицам! А как еще он может ее искать? И Таня с Левой беспокоятся. Лиля помнила, что из-за чего-то поссорилась с Таней, но отсюда, от чугунной печки, которая изо всех сил спасала Лилю, казалось глупым и ненужным вспоминать, из-за чего именно они поссорились.

Олег Преображенцев, которому она сначала нравилась, а потом разонравилась, не знает, что она сидит сейчас в землянке где-то посреди огромной белой планеты, именуемой Чукоткой, и никак не может подать ему знак, что жива, что ее еще можно спасти!..

Как распахнулась припертая чурбаком дверь землянки и, нагнувшись, вошел высокий человек в меховых одеждах, она даже не заметила. Только что смотрела в огонь и страшилась, что сейчас придется отодвинуться от него, чтобы как-то погреть ледяные ноги, и готовилась к тому, что это надо сделать, а в следующую секунду возле нее оказался человек.

– Лиля, это я, – сказал он голосом Олега Преображенцева из приемника, откинул с головы меховой малахай и посветил фонарем.

Она в ужасе зажмурилась и подалась от него назад. Алюминиевый помятый чайник, загрохотав, свалился с печки. Ветер ворвался следом за ним, и Олег прогнал его, прихлопнув хлипкую дверцу.