Я, Эрл и умирающая девушка - Джесси Эндрюс

Короче, внезапно я стал непрерывно делать домашку под внимательным и тихо сумасшедшим взглядом мистера Маккарти. Думаю, я был даже в какой-то степени благодарен, что кто-то другой взял мою жизнь в свои руки. В смысле: я совершенно не способен управлять собственной жизнью, и знать, что отныне она в надежных руках, было чудесно. А кроме того, чудесно быть заваленным всеми этими заданиями – отвлекают и поглощают, не оставляя времени на раздумья обо всяких унылых и чудны´х вещах, происходивших в то время.

К сожалению, это также помешало мне заметить, что мама вдруг начала вести себя необычно.

Обычно, когда я дома, она обожает доставать меня регулярными проверками не реже одного раза в час. Список поводов у нее бесконечный:

● Просто зашла посмотреть, как тут все.

● Просто зашла посмотреть, не нужна ли тебе какая-то помощь.

● Просто хотела сказать: на улице сегодня чудесная погода – не хочешь выйти немного размяться?

● Просто хочу сказать, что иду на занятия велосипедом.

● Просто сказать, что вернулась с занятий.

● Просто хотела обратить твое внимание, что Гретхен Сегодня Немного Не в Духе, так что, пожалуйста, не раздражай ее.

● Просто зашла спросить: ты хочешь на ужин говядину или баранину? Потому что я собралась в «Хоул-Фуд», но забыла, ешь ли ты баранину.

● Ой, у меня был к тебе вопрос, но пока шла, забыла, так что спрошу позже, если ты не знаешь случайно, о чем был мой вопрос, нет, наверное, не знаешь, так что я зайду попозже, у тебя все хорошо? Точно? Котик, включи свет – глаза испортишь.

И вот несколько дней таких визитов не было. Я мало бывал дома, но даже когда бывал, мама не заходила. Теперь, задним умом, я понимаю: следовало бы что-то заподозрить. Но я был ужасно занят, и, кроме того, наверное, подсознательно меня так обрадовало временное прекращение надоевших проверок, что я не хотел рисковать их возобновлением.

Гром грянул на восьмом уроке.

Чем хорошо обедать на восьмом уроке, так это тем, что все общешкольные собрания обычно назначаются как раз на это время, поэтому нам с Эрлом никогда не приходится на них таскаться. Однако в теории они обязательны для всех, и в тот день мистер Маккарти по неизвестной нам тогда еще причине стал настаивать.

– Извините, ребята, – объявил он, стоя в дверях перед толпой девятиклассников, пришедших к нему на историю и клубившихся около кабинета, словно потерявшиеся дошколята, – мне сильно попадет, если вас застукают здесь во время собрания.

Пришлось нам, оставив обеды у него на столе, тащиться с девятиклассниками в актовый зал.

Обычно перед собранием на сцену выходят ударники из оркестра, отбивая повторяющийся ритм, и частенько какой-нибудь качок понаглее хватает микрофон и пытается изображать рэп, пока тот не становится неприкрыто сексуальным или в тексте случайно не проскакивает матерное слово, после чего заместитель директора прикрывает всю лавочку. Однако в тот день на сцене не было ни одного барабанщика, только огромный экран и директор Стюарт. Мы пришли одними из последних, и не успели рассесться среди девятиклашек, как директор Стюарт взял микрофон и начал речь.

Директор Стюарт – огромный чернокожий мужчина ужасающего вида. Иначе не скажешь. Он жутко властный, а его обычное выражение лица, как и у Эрла, – раздраженное. Я никогда не сталкивался с ним лично и надеялся, что так продлится до самого выпускного.

Его манеру говорить описать труднее. Во всем, что он произносит, есть какой-то гневный подтекст, даже если сами слова совершенно не сердитые. А еще он делает много пауз. На том собрании он казался очень разгневанным.

– Ученики и учителя. Средней школы Бенсона. Добро пожаловать на наше большое собрание. Собравшись здесь. Поприветствуем наших славных парней. Одержавших победу над школой Олдердайс. Сегодня на футбольном поле.

Радостные вопли мгновенно стихли по знаку директора.

– Однако. Я созвал вас. Сегодня. По более важному поводу. Кратко расскажу. По какому.

Долгая пауза.

– Член нашей большой семьи. Борется со смертью. Против рака. Возможно, вы знаете ее лично. И уж точно слышали. Ее имя. Ее зовут Рейчел Кушнер. Мы все. В то или иное время. Молились. За нее и ее семью. Им нужны наши молитвы.

Гневная манера речи придавала словам ироничный оттенок, отчего я даже тихонько захихикал. И вдруг взгляд директора Стюарта остановился прямо на мне, и эта дурацкая улыбка так и застыла у меня на лице, и не передать словами тот ужас, который я успел испытать.

– Но два наших ученика. Сделали больше. Намного больше. Они потратили бесчисленные часы. На съемки фильма.

Я услышал, как Эрл рядом со мною издал сдавленный стон.

– Фильм, чтобы поднять Рейчел настроение. Чтобы ей было не так одиноко. Чтобы дать ей надежду. И любовь. Фильм, который заставит ее посмеяться. И почувствовать заботу.

За каждое слово, сказанное директором Стюартом, мне хотелось дать себе в морду.

– Они не собирались. Показывать фильм кому-то. Кроме Рейчел. Сделав это для нее. Для нее одной. Однако проявления любви. Такого уровня. Заслуживают, чтобы их посмотрели все. И оценили. И поаплодировали им.

Меня охватило новое чувство. Мне захотелось вдарить себе по яйцам.

– Грегори Гейнс. Эрл Джексон. Пожалуйста. Выйдите на сцену.

Подо мной подгибались ноги; я не мог встать. Рот заполнил привкус рвоты. А Эрл выглядел словно мертвец. Я пытался заставить себя потерять сознание. Не получилось.

А произошло вот что: фильм обнаружила Дениз. Рейчел включила его и заснула. А Дениз вошла в комнату, увидела фильм и посмотрела. А потом показала моей маме. А мама рассказала Дениз, что мы с Эрлом никогда никому не показываем свои фильмы. И они решили, что этот фильм должны посмотреть все. И, не говоря нам ни слова, пошли к каким-то учителям в школе. И учителя посмотрели. И директор Стюарт посмотрел. И теперь каждому предстояло ЭТО увидеть.

Когда мы вышли на сцену под жидкие аплодисменты, директор Стюарт хлопнул нас по плечам своими ручищами, взглянул на нас, словно хотел сожрать живьем, и тихо сказал:

– Я очень тронут. Тем, что вы сделали. Вы – достояние нашей школы.

Потом мы трое сели на стулья сбоку, и гигантская голова Эрла, как и моя – почему-то еще более гигантская, – появились на экране и в течение двадцати восьми минут всю школу Бенсона терзали фильмом «Рейчел».

Короче. Если бы это была типичная книга для подростков, сейчас началась бы часть, в которой после фильма вся школа вскочила бы на ноги и зааплодировала, а мы с Эрлом получили бы Настоящее Признание и начали По-Настоящему Верить в Себя, а Рейчел бы каким-то чудом выздоровела, или, может быть, умерла, но мы бы На Всю Жизнь Сохранили в Сердцах Благодарность Ей за То, Что Она Помогла Нам Обнаружить в Себе Скрытые Таланты, а Мэдисон стала бы моей девушкой, и я бы тыкался мордочкой ей в буфера, словно ласковый детеныш панды, когда хотел.