Идеальные любовники - Ольга Карпович

Умереть. Уснуть…

Голова обессиленно опустилась на подушку, но сон все не шел, я бредила наяву, однако понимала, что все еще здесь, в своей спальне. Узкая полоска, исходящая от двери, освещала тумбочку со снотворным и изголовье кровати. Вскоре перед глазами поплыли круги: синие, зеленые, оранжевые.

Я оказалась в хорошо знакомом мне помещении и ощутила прохладную поверхность операционного стола. Некто очень близкий, но совершенно недосягаемый дотрагивался до моего лица скальпелем. Он что-то объяснял мне, повелитель залитой белым светом операционной, что-то милое, про детей, а я отвечала ему невпопад: мол, хочу сразу троих. Он смеялся, но все-таки продолжал манипуляции с моим лицом. Я недоумевала: зачем я здесь, как и для чего оказалась в этой пропахшей хлороформом комнате? А человек со скальпелем в руках неожиданно серьезно произнес:

– Ну как же, крошка, ты же хотела стать идеальной? Ты называла это самым главным желанием – ты это помнишь?

И это фамильярное «крошка», и выражение его глаз тревожили меня. Отчего-то стало тоскливо, будто я забыла первую фразу в монологе и вспомнила ее, только удалившись за кулисы. Мне было необходимо сказать нечто важное, и, несмотря на то что весь антураж операционной таил в себе опасность, я не боялась. Мне не было страшно.

И вот свет, предельно точно освещавший все хирургическое действо, погас, и меня собрались увозить на специально заготовленной каталке. Я попробовала протянуть к стремительно покидавшему меня мужчине в маске руки, дотронуться до него. Но свинцовая тяжесть не позволила сделать ни одного движения. Я знала, что обязана что-то сказать ему, что-то объяснить. Стало трудно дышать, некое знание переполняло меня.

Я понимала, что степень моей привязанности к мужчине в маске так велика, что, не поделившись ею с ним немедленно, я могу умереть, самоликвидироваться, перестать существовать как данность. Он же мельком кивнул мне:

– Успокойся. Это наркоз.

И ушел. Я осталась одна. Острая печаль поселилась в сердце. Я балансировала на грани невозможного. Казалось, еще доля секунды – и я вылечу из своего безжизненного тела и понесусь ввысь, и все будет уже неважно, окружающее меня потеряет свои привычные очертания. Неважно.

Вдруг вся операционная, каталка, огромные лампы завертелись, словно адская карусель, и меня мощным потоком вынесло в пустынный бесконечно длинный коридор.

Долгое время я лежала на полу без движения. Страшная, нечеловеческая тоска обожгла, отравила мои вены самым опасным и быстродействующим ядом из всех придуманных. Ядом беспросветной скорби, скорби по прожитой радости. Хотелось одного – застыть здесь навечно. На холодном кафельном полу.

Неимоверным усилием я заставила себя подняться. Сначала на колени, затем, опираясь плечом о стенку, и во весь рост.

Я брела мимо множества запертых дверей. Ни одну из них открывать не хотелось. Меня манил выход, мерцающий в самом конце. Я шла, уговаривая саму себя продолжать движение, и наконец побежала, рассекая руками воздух. Я чувствовала, что бегу неправдоподобно быстро и никакое живое существо, будь то человек или зверь, не в силах догнать меня.

Свет, манящий вдалеке, наступил неожиданно, заполнив собой все пространство, стал плотным и окутал мое тело невидимым покровом. Я парила в воздухе и делалась такой счастливой, как никогда в жизни. В эту яркую, ласкающую пустоту и выкрикнула:

– Прости-и-и!

Так и не поняв, к кому обращаюсь. Все мое существо наполнилось бесконечной, непереносимой любовью, и я еще раз крикнула изо всех сил:

– Люблю!

Крик мой несколько раз на все лады повторило эхо:

– Люблю! Люблю! Люблю!

Я умерла.

Сев на постели, я обнаружила, что по лицу текут слезы. «Неужели это такая любовь?» – с удивлением осознала я.

Ведь он ушел, привидевшийся человек. Оставил после себя больничный запах, еле слышный аромат Eternity. Холодный диск луны за окном. Ни одного слова на прощание, ни одного жеста, ни одного взгляда. Безысходность.

Запомнил ли он меня? Нет, не ту, которую можно увидеть в телевизоре почти каждый вечер, а другую – без грима, с синяками под глазами. Просящую, умоляющую… О чем, о чем? Зовущую куда-то, верящую в чудо, так и не сумевшую справиться со своей привязанностью… Запомнил ли? О не ведающий тоски, ты, навсегда лишивший меня взгляда измученных бессонницей глаз, своих рук, которыми, наверное, так легко и радостно поднимать новорожденное дитя! Неужели, неужели это все со мной? Нет ответа. Тишина. Он ушел.

Нет более пошлого и изъезженного материала, чем отношения между сгорающей от любви пациенткой и ее добрым и всесильным, как господь бог, лечащим врачом. Однако что поделать, мне не удалось избежать сей незавидной участи. Тем более что на момент трагической гибели моего старого друга я повстречала другого доктора, разумеется, пластического хирурга, и эта дуальность, подобное зеркальное переплетение произвело в моей изнывающей от скуки душе мощнейший взрыв и подтолкнуло к письменному столу, заставило научиться пользоваться компьютером и снова вспомнить о профессии, о которой я мечтала с детства.

К слову, мы с моим пластиком совсем недавно встретились. И вот что интересно. Он больше не произвел на меня того впечатления – никаких таких всполохов света, никаких потаенных серебряных нитей. Ничего подобного. Мужик как мужик. Слегка нервозный, по всей видимости, сильно пьющий. Усталый и не слишком-то обходительный. Или это я уже прожила тысячи жизней с той поры, как первый раз окунулась в бездонную голубую лазурь его глаз?

…Что ж, подведем неутешительные итоги моего сегодняшнего глубинного самоанализа. Итак, мне удалось приблизиться к собственному идеалу – путем долгого и кропотливого труда я избавилась от всяческих друзей-подруг, а вместе с тем от невообразимого количества сплетен и интриг, которые, как известно, разъедают душу хлеще раствора соляной кислоты. А уж сколько обиженных, обескураженных мужчин – Обещальцев с большой буквы – было закопано мной на обочине тех дорог, где я бродила, хохочущая, легкая, по виду доступная и всегда и всем что-то сулящая.

Между прочим, меня крайне интересовал этот дурной вопрос, который так часто мне задавали: а любишь ли ты меня? Нет, вот скажи, признайся, еще хуже – поклянись, что любишь… Спрашивается, зачем? Зачем вынуждать лгать, когда ведь и самому или самим должно быть ясно, что невозможно полюбить всех и сразу и что, если молодая дама определенной внешности и устремлений до сих пор не обзавелась прочным и суровым тылом, а также бонусом к нему в виде двух-трех карапузов, значит, она может любить только одного человека! Именно! Себя…

Итак, я приблизилась к идеалу собственной жизни. Я была абсолютно одинока, абсолютно счастлива, я бродила по свету, как известный путешественник Конюхов, бороздила моря и океаны, ни в чем себе не отказывала, моментально забывая лица своих сотрапезников, сопостельников, собутыльников. При этом везде чувствуя себя своей и легко приспосабливаясь к любому новому предложенному жизнью варианту существования. Вот так я и жила, собственными руками вылепив себе идеальный мирок.