Вечность - Джуд Деверо

— Возможно, стоит сперва прочесть, что пишут мне. А вдруг это пылкое послание от влюбленной дамы? — И, смеясь, Джош понюхал письмо.

Он сделал это, чтобы поддразнить Кэрри, но как только почувствовал аромат, исходивший от конверта, краска сбежала с его лица.

— Джош, с тобой все в порядке?

Он побледнел еще больше. Вскочив с его колен, Кэрри налила бренди в его стакан. К этому моменту они оба уже были слегка навеселе.

Опустошив стакан одним глотком, Джош вновь протянул его Кэрри. Со следующей порцией он управился так же быстро и только потом дрожащими руками начал распечатывать письмо.

Чтобы пробежать его глазами, Джошу понадобилось всего несколько секунд. Раньше Кэрри не приходилось видеть, как мужчины падают в обморок, но, по-видимому, именно это она наблюдала теперь. Закинув его руку себе на плечи, она доволокла его до кушетки и уложила на нее.

— Джош! — закричала она и принялась трясти его. Схватив со стола нюхательную соль, Кэрри поднесла флакон к носу Джоша.

Очнувшись, он отвернулся и с отсутствующим видом уставился на спинку диванчика.

— Джош, что случилось? — Он не ответил. Он выглядел как человек, считающий, что его жизнь уже кончена.

Подняв упавшее на пол письмо, Кэрри прочла:

Дорогой Джошуа!

Подпиши еще одну бумагу, и после этого ты будешь свободен. Я привезу ее тебе тринадцатого октября. Как там наши милые, милые дети?

С любовью Нора.

Р. S. Ты не собираешься настаивать на пересмотре дела? Или жизнь фермера тебя устраивает?

Когда Кэрри трижды перечитала эти строки, ее начало колотить, как в ознобе.

— Кто… — Голос не повиновался ей. — Кто такая эта Нора?

Джош очень медленно повернулся, затем сел.

— По-видимому, она все еще моя жена, — тихо сказал он.

Кэрри так и застыла на месте. Ей не хватало воздуха. Ее родные часто говорили ей что жизнь — штука сложная, но она не слишком им верила. Когда кто-нибудь пытался убедить ее в том, что жить на этом свете иногда бывает не сладко, она обычно возражала, что человек — сам кузнец своего счастья, что он сам способен управлять своей судьбой. Она говорила, что человек сам выбирает, быть ли ему веселым и довольным или же предаваться печали. Она приводила в пример бедняков, которые, несмотря ни на что, по-настоящему счастливы, хотя на протяжении всего жизненного пути их преследуют неудачи, и богачей, которые, обладая всем, что только нужно для беззаботного существования, глубоко несчастны.

Однажды, когда Кэрри в очередной раз философствовала на эту тему и изрекала новую житейскую мудрость — ей тогда было лет шестнадцать, — ее мать сказала, что счастливыми можно назвать тех людей, кто ни разу не любил по-настоящему. Она сказала, что любовь — это на две трети радость, но на треть — мучительная боль, самая страшная боль на земле. Ничто не может сравниться с этой болью, ничто не может доставить человеку столько страданий. Тогда Кэрри решила, что ее мать говорит такую чепуху от не особенно большого ума, но теперь-то она понимала, что та имела в виду.

Кэрри гордо выпрямилась:

— Как мне повезло. Завтра приедет брат и заберет меня с собой в Уорбрук.

Джош мгновенно соскочил с дивана и схватил Кэрри за плечи:

— Я думал, что развод окончателен, я считал, что выполнил все формальности еще год назад. Бог свидетель, я заплатил достаточно, чтобы избавиться от нее.

Кэрри холодно взглянула на него.

— Я-то думала, что ты вдовец. Конечно, тебе даже в голову не приходило сообщить мне, что дело обстоит совсем по-другому. Будь любезен, дай мне пройти. Мне нужно вернуться в мой магазин. — Она оглядела его с ног до головы. — Кто-то из нас не столь преуспел в делах, не находишь?

Руки Джоша, лежавшие на ее плечах, упали.

В этот момент он не нашел слов, чтобы удержать Кэрри. Отступив на шаг, он позволил ей выйти.

Глядя в зеркало, Кэрри пощипала свои щеки, молясь о том, чтобы краснота перекочевала на них с припухшего от слез носа, на который она нанесла побольше пудры. ‘Рингау вряд ли понравится, что она пользуется пудрой, и вряд ли он придет в восторг от ее покрасневших глаз. А меньше всего ему придется по душе то, о чем она хотела ему сообщить. Он здорово рассердится.

На глазах Кэрри вновь выступили слезы. Интересно, сколько воды может выплакать человек?

Она проревела всю ночь и все утро.

После того как накануне она рассталась с Джошем, Кэрри поспешила в свой магазин, чтобы забыться в работе. К этому способу успокоиться частенько прибегали ее братья. Но Кэрри он явно не подходил. Может, управление пароходством — занятие более ответственное, нежели подбор платьев для дам, но Кэрри не могла думать ни о чем другом, кроме того, что ее муж оказался двоеженцем.

Ведь она даже не знала, что его бывшая жена жива! Он мог любить ее, но при этом не доверял на столько, что даже не считал нужным хоть что-то рассказать о себе!

Через два часа после того, как они с Джошем расстались, в магазин Кэрри пришли Тем и Даллас, чтобы повидаться с ней. Кэрри попыталась скрыть следы слез, но дети заметили, что она Недавно плакала.

Тем спросил, читала ли Кэрри письмо отца.

Кэрри же в это время могла думать только о письме Норы, поэтому она ответила утвердительно, добавив, что именно поэтому она собирается навсегда покинуть Колорадо.

Уходя из магазина, дети выглядели как больные, уставшие старички, повидавшие слишком много горя в жизни.

Проводив их, Кэрри отправилась в маленький домик за магазином, который снимала, и плакала до тех пор, пока не забылась сном. Ее не волновали ни ее служащие, ни покупатели.

Сегодня утром она должна была встречать дилижанс брата. ‘Ринга был, пожалуй, последним человеком на земле из тех, кого ей хотелось бы сейчас видеть. Может, он и не станет нудить: «Я же тебе говорил», — но именно это она прочтет в его глазах. Он всегда считал ее легкомысленной и избалованной, и ее теперешнее положение служило лишним доказательством его правоты.

Надев капор, Кэрри даже не позаботилась о том, чтобы, как обычно, завязать ленты под подбородком кокетливым бантом. Ее совершенно не интересовало, как она выглядит.

Идя на станцию, она не глядела на тех, кто здоровался с ней, и не отвечала на приветствия.

Единственное, чего хотелось Кэрри — чтобы все быстрее закончилось, чтобы она скорее встретила брата и он увез ее обратно в Мэн. «О, когда я наконец вернусь в семью! — думала она. — Когда я снова буду маленькой девочкой, игрушкой, любимицей, когда наконец я окажусь там, где мне больше не будет нужна своя маленькая семья и мужчина, который бы любил только меня». Собственно, она никогда и не имела этого.

Кэрри пришла на станцию за полчаса до прибытия дилижанса, и начальник станции рассмеялся, увидев ее.