Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

Граф Бертран попросил меня сказать губернатору, что, если он (граф Бертран) увидится с сэром Томасом Стрейнджем, то он будет обязан показать ему те части губернаторских ограничений, подписанных самим губернатором, в которых он запрещает лицам, имеющих пропуск для встречи с императором, общаться со всеми членами свиты и обслуживающего персонала императора, пока они не получат на это специального разрешения.

Информировал сэра Хадсона Лоу обо всём, о чём меня просили. В связи с этим губернатор заявил, что он об этом поставит в известность лорда Батхерста. Затем он сказал, «что граф Лас-Каз последовал за генералом Бонапартом на остров Святой Елены не в силу своей привязанности к нему, но всего лишь для того, чтобы иметь возможность получать от него материалы и потом опубликовать книгу о его жизни; что генерал Бонапарт не ведает о том, что именно написал Лас-Каз, и о том, какого рода высказывания он позволял себе делать о нём; что Лас-Каз уже собрал весьма курьёзные материалы для описания истории его жизни; что министры опасаются, что некоторые невоздержанные, склонные к интриганству личности во Франции или на континенте попытаются вызвать беспорядки и новые войны в Европе, используя его (Наполеона) имя для того, чтобы добиться достижения своих целей; что генералу Бонапарту повезло, что он имеет дело с таким хорошим человеком, как он, губернатор, и т. д.»

Он вновь повторил, что не может раскрывать суть полученных им указаний, так как перед ним поставлено важное задание, которое он должен выполнить, но это задание не связано с содержанием генерала Бонапарта под арестом. После краткого разговоры на все те же темы, губернатор заявил, что он завтра даст разрешение сэру Томасу Стрейнджу и его семье встретиться с Бертраном или с кем-либо из свиты Наполеона.

Беседовал с сэром Томасом Ридом, которому сообщил об ответе Наполеона относительно интервью, которое губернатор хотел получить для сэра Томаса Стрейнджа. Сэр Томас ответил: «Если бы я был губернатором, то чёрт бы меня взял, если бы я не заставил его почувствовать, что он является узником». В связи с этим я заметил: «Пожалуй, большего вреда, чем вы уже нанесли ему, вы не можете ему нанести, разве что посадить его на цепь». — «О, — ответил Рид, — если он не станет подчиняться тому, чего я хочу, то пусть чёрт меня поберёт, если я не отберу у него книги, что я и посоветую губернатору сделать. Он — чёртов бандит и арестант, и губернатор волен обращаться с ним, как он пожелает, и никто не смеет мешать ему выполнять свой долг».

Рассказал Наполеону всё, что его превосходительство просил меня сообщить ему. Наполеон заявил, что единственный способ помешать народу использовать его имя, чтобы поднять мятеж, заключается в его казни. «Это, — заявил он, — единственный эффективный способ, и чем скорее, тем лучше. Только мёртвые не возвращаются.

Всё, что он говорит, — продолжал он, — направлено на обман судьи для того, чтобы тот мог сказать, приехав в Англию, что это мое желание — никого не принимать. Губернатор скверный человек, наделённый всей сицилийской хитростью».

13 декабря. Граф Бертран вручил капитану Попплтону опечатанное письмо Наполеона Лас-Казу с целью передачи письма графу Лас-Казу через губернатора. В шесть часов вечера драгун привёз два письма от сэра Хадсона Лоу графу Бертрану. В одном конверте вместе с возвращаемым письмом Наполеона графу Лас-Казу содержалась записка губернатора, сообщавшего, что прилагаемое письмо возвращается, так как оно оказалось опечатанным. Губернатор добавил, что он не будет передавать никаких опечатанных писем; но, даже если бы оно не было опечатанным, вопрос о том, будет оно передано или нет, решался бы в зависимости от его содержания, так как он (губернатор) не желает, чтобы поддерживалась какая-либо связь между Лонгвудом и графом Лас-Казом. В другом письме губернатор уведомлял графа Бертрана о том, что, возможно, он не станет предпринимать каких-либо шагов в отношении Лас-Каза, пока не получит от британского правительства соответствующих разъяснений.

Виделся с Наполеоном, который заявил, что считает, что ничего хорошего от губернатора ждать нельзя, поскольку у него скверные лимфы. «Ему следует, — продолжал Наполеон, — приложить несколько больших нарывных пластырей, чтобы избавиться хотя бы от части этих скверных лимф».

Наполеон завёл разговор о возможности революции во Франции: «Прежде, чем истекут двадцать лет, когда я уже умру и буду похоронен, — заявил он, — вы будете свидетелем новой революции во Франции. Невозможно, чтобы двадцать девять миллионов французов могли жить, смирившись с игом монархов, навязанных им иностранцами, против которых они сражались и проливали кровь почти тридцать лет. Разве вы может порицать французов за то, что они не хотят подчиняться игу таких животных, как Моншеню?

Вы, в Англии, любите проводить сравнение между восстановлением власти Карла Второго и реставрацией Людовика, но в них нет ни малейшего сходства. Карл был призван английской нацией на трон, который его преемник впоследствии потерял из-за той же нации; но что касается Бурбонов, то вы не отыщете и одной деревни во Франции, не потерявшей цвет своей молодёжи, пытавшейся воспрепятствовать их возвращению. Чувства французского народа можно сформулировать следующим образом: «Мы не возвращали этих негодяев; нет, те, кто разорил нашу страну, сжёг наши дома и насиловал наших жён и наших дочерей, силой посадили их на трон».

Я задал Наполеону несколько вопросов относительно доли участия Моро и Жоржа в заговоре против него. «Моро, — пояснил Наполеон, — признался своему адвокату, что он виделся и разговаривал с Жоржем и Пишегрю и что во время суда он намерен признать это. Однако адвокат отговорил его от этого, заявив, что если он признается, что виделся с Жоржем, то ничто не сможет спасти его от смертного приговора. Моро в беседе с другими двумя заговорщиками настаивал на том, что следует прежде всего убить меня; что когда меня уберут, он получит огромную власть и влияние над армией, но до тех пор, пока я буду жив, он ничего сделать не сможет. Когда его арестовали, то вручили ему документ обвинительного акта, который констатировал, что он совершил преступление, организовав заговор против жизни первого консула и безопасности республики в соучастии с Пишегрю и Жоржем. Прочитав имена этих двух, он уронил документ и потерял сознание.

«В битве при Дрездене, — продолжал рассказывать Наполеон, — я приказал атаковать войска союзников, находившиеся по обеим флангам моей армии. В то время как проводилась эта операция, центральная группировка моей армии оставалась на месте. На расстоянии примерно в 500 ярдов я заметил группу всадников, собравшихся вместе. Сделав вывод, что они пытаются проследить манёвры моей армии, я принял решение нарушить их планы и вызвал артиллерийского капитана, командовавшего батареей из восемнадцати или двадцати пушек: «Немедленно обстреляйте эту группу людей; возможно, среди них есть несколько младших генералов». Приказ был выполнен незамедлительно. Одно из пушечных ядер попало в Моро, оторвало обе его ноги и пронзило насквозь его лошадь. Я думаю, те, кто стояли рядом с ним, были убиты или ранены. Минутой раньше с ним беседовал Александр. Ноги Моро были ампутированы недалеко от места его ранения. Одна из его ног, обутая в сапог, которую хирург бросил на землю, была принесена королю Саксонии крестьянином, который сказал, что какой-то высокопоставленный офицер был ранен пушечным ядром. Король, поняв, что имя раненого офицера может быть выяснено благодаря сапогу, послал сапог мне. Сапог осмотрели в моём штабе, но всё, что можно было установить, это что сапог не был английского или французского производства. На следующий день нам сообщили, что это была нога Моро.