Спокойно, Маша, я Дубровский! - Елена Логунова

– Моя версия подтверждается, – выслушав бабулин отчет о разведдеятельности под прикрытием, сказала я. – Ниночка Сигуркина баламутила народ на кладбище, утверждая, будто Машенька – это не Машенька. Такое скандальное заявление равнозначно обвинению в преступлении! Как его правильно назвать, я не знаю, но в Уголовном кодексе наверняка есть подходящая статья. А ну-ка, похоронить под видом одной женщины совершенно другую! Это серьезное дело.

– Вроде логично мыслишь, но забываешь одно «но», – сказал Зяма. – Я голову даю на отсечение, что в гробу была сама Машенька!

– Ну, зачем же сразу голову, – пробормотала бабуля и машинально пошарила по Зяминому организму взглядом, явно призванным найти что-нибудь менее ценное и потому более подходящее для отсечения. Не нашла (она еще надеется понянчить правнуков), вздохнула и посмотрела на меня.

Я кивала, безропотно принимая Зямино возражение. И даже подкрепила его собственным соображением:

– И «Мегадент» тоже поклянется самым дорогим, что покойница именно Машенька, а не какая-то другая женщина. У Арсена Суреновича сто процентов осталась карточка пациентки, за полгода лечения накопились снимки зубов, отпечатки прикуса, слепки челюстей и прочие стоматологические артефакты. С их помощью очень просто проверить, Машеньку похоронили или не Машеньку. Вот если бы тело кремировали, тогда – да, про идентификацию по зубам можно было бы забыть. Кремация была бы идеальным финалом для махинации с подменой тел.

– Раз не было кремации – не было и махинации, – в рифму подытожил Зяма. – И в таком случае, совершенно непонятно, кому помешала Сигуркина с ее идиотскими выдумками. Зачем ее надо было убивать?

Мы с братцем задумались, а бабуля сделала из сказанного свои собственные выводы и кротко спросила:

– Так я не поняла, детки, что вы надумали с идентификацией? Мы будем раскапывать эту вашу Машеньку или не будем?

Я оценила энтузиазм нового члена нашей детективной команды и ответила мягко, чтобы раньше времени не расхолаживать бабулю:

– Пока не будем. Может, позже.

– Только не сейчас! – взмолился Зяма.

Он посмотрел в окно, потом на часы и сообщил:

– На эту ночь у меня другие планы.

– Да, неплохо бы поспать! – согласилась я.

– Здесь мы все не поместимся, – заметил Зяма. – Предлагаю разделиться по половому признаку: девочки налево, мальчики направо. Вы ночуйте тут, а я пойду в наш шестой коттедж. В котором часу у нас завтра подъем?

Братец засуетился, торопясь нас покинуть. У меня слипались глаза, поэтому я не стала задерживать Зяму и даже не помешала ему утащить с собой оставшееся печенье.

Через пять минут после ухода Зямы мы с бабулей уже лежали по разные стороны необъятной кровати и в желтоватом сумраке – в коттедже у братца еще светилось окно – вяло переговаривались.

– Дюшенька, ты прости меня за то, что я втянула тебя в историю! – сонным голосом покаялась бабуля. – Это, конечно, ужасно, что теперь сексуальный маньяк нацелен на тебя и даже знает твой телефон!

– Ладно, не вини себя. В конце концов, мой телефон знают сотни людей, и среди них есть личности покруче твоего маньяка, – я с замиранием сердца подумала о капитане Кулебякине. – И вообще, можешь считать, что мы с тобой квиты: я ведь тоже втравила тебя в историю. Даже в две истории: с тем маньяком и с убийством Дашеньки Павелецкой.

Тут я с опозданием вспомнила, что мы с Зямой так и не удосужились просветить нашу милую старушку относительно причины, из-за которой мы теперь все вместе прячемся в мотеле. Мы не сказали ей про сим-карту в чае! То есть бабуля даже не знает, что ее разыскивают в связи с убийством Дашеньки, о которой она, впрочем, вообще ничего не знает, так что рассказ получится долгим...

– Ой, ба, я тебе должна сообщить пренеприятнейшее известие! – виновато сказала я. – Ба? Бабуля, ты меня слышишь?

Бабуля безмятежно всхрапнула. Будить мирно посапывающего человека для сообщения ему новости, от которой он надолго потеряет покой и сон, я сочла негуманным.

«Ладно, это подождет до завтра», – успокоил меня внутренний голос.

Я сочла за лучшее с ним согласиться, ибо дискуссия на морально-нравственную тему могла спровоцировать мою собственную бессонницу, и через пару минут тоже уснула. Из этих двух минут одну я потратила на то, чтобы переставить из бабулиного мобильника в собственный свою законную «симку», а вторую – на короткую молитву: «Господи, не дай мне, брату и бабушке всем вместе или порознь загреметь в тюрягу, аминь!» Аккурат на последнем слове погасла иллюминация у Зямы, что я расценила как добрый знак. Почему – не знаю. Просто очень хотела спать.

«Позвони, когда будешь в состоянии!» – написала Зяме подруга, мучимая беспокойством и любопытством. Он отмалчивался. Трошкиной тем временем пришлось отразить атаку капитана Кулебякина, который минут десять ломился в Алкину дверь с лаконичным требованием: «Откройте, милиция!», в процессе произнесения заметно удлинившимся за счет ругательных слов. Собственно, заслуга успешного отражения милицейской атаки целиком и полностью принадлежала укрепленной железной двери. Алкино участие в процессе было пассивным. Она малодушно спряталась от кулебякинских матерных криков в наиболее звукоизолированном помещении – в ванной – и переждала там осаду, как в бункере.

Около девяти часов вечера пришла долгожданная эсэмэс-весточка от Зямы. «Я всегда в состоянии!» – игриво ответил он, всколыхнув в душе влюбленной Трошкиной бурю чувств. Зямина декларация стойкости и мужества Алку одновременно восхитила и встревожила. Она без труда вообразила традиционно эффектную демонстрацию несгибаемой натуры Казимира Великолепного и остро захотела узнать, где он сейчас, как и с кем.

Дерзкая эсэмэска «Ты где?» свистнула в ночь, как оперенная стрела. Опытный сердцеед не затруднился расшифровать вопрос как скрытую мольбу о встрече. «Мотель „Аленушка“, коттедж 6», – пришел ответ.

Любящее сердце участившимися ударами толкало Алку бежать в мотель. Благородное воспитание требовало держаться от него подальше. С четверть часа Алка яростно боролась с девичьей гордостью, ухитрившись в процессе рукопашной полностью собраться к выходу, и уже дорисовывала перед зеркалом пламенные уста, когда пришло еще одно сообщение: «Купи пиццу». Зяма цинично сделал ставку на проигрыш девичьей гордости, в очередной раз показав себя самоуверенным наглецом.

– Самоуверенный наглец! – возмутилась Трошкина и спешно пересчитала наличность в кошельке, проверяя, хватит ли денег сразу на две пиццы.

Девичья гордость, умирая, велела ей не оставлять попыток показать себя натурой непредсказуемой и загадочной. Поэтому к пицце двух видов – с ветчиной и с морепродуктами – Алка взяла еще яблочный сидр и сладкий кефир «Снежок». Можно было не сомневаться, что выбор напитков впечатлит Зяму оригинальностью, каковая зачтется в пользу Алкиной незаурядности. Кефирчиком на ночь глядя ловеласа еще ни одна дама не поила.