Теоретик - Владимир Корн

– Именно. Так вот, он сказал, что национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения; что же национально, то уже не наука. И ведь он прав! Не перебивай. – Резким движением руки он заставил захлопнуться уже открывшийся рот Гудрона. – Но начну я издалека. Эволюционно мы еще очень молоды. И в связи с этим человеческий организм весьма и весьма несовершенен. Это не крокодил и не акула с их миллионами и миллионами лет существования. И потому после сорока у нас возникают проблемы со здоровьем. После пятидесяти – большие проблемы. Эволюция как бы сказала: я создала вполне жизнеспособный организм, но гарантию даю лет на сорок. Плодитесь и размножайтесь, а заодно совершенствуйтесь как организм. Но нам некогда совершенствоваться, мы хотим жить долго сейчас. Так вот, изобретение одного только пенициллина увеличило среднюю продолжительность жизни минимум на четверть века. Факт, вероятно, даже тебе известный.

– Ну слышал я что-то такое, – не стал отказываться Борис.

– А открыл пенициллин Александр Флеминг. В день его смерти практически все страны мира приспустили государственные флаги, настолько велик вклад Флеминга в дело спасения человечества. Но я не об этом. Он горячо настаивал, чтобы технологию производства пенициллина все получили бесплатно. И знаешь, что получилось?

– Что?

– Во время Второй мировой мы покупали пенициллин у наших союзников за золото! Потому что они не пожелали поделиться секретом его изготовления. Люди миллионами гибли, спасая мир от коричневой чумы, а они – за золото! Пока наконец отечественные ученые не сумели создать собственную технологию. Разве этого хотел Флеминг?!

Горячая речь Славы Гудрона не задела нисколько.

– Ну а если ситуация опять повторится? – спокойно спросил он.

– Какая именно ситуация? И в чем она повторится?

– Суди сам. Ну уехал ты куда-нибудь туда, где твоей заднице комфортно, и вдруг открыл нечто такое, что сродни открытию Флеминга. Так вот, принадлежать оно будет не той стране, которая родила тебя, выкормила, выучила, а той, что купила твои мозги.

– А ученые здесь при чем?! Я уже объяснил тебе все.

– При том, что они пособники! «Родина там, где твой афедрон в тепле!» – Гудрон намеренно грассировал букву «р» в «родине», и в «афедроне». – Лампочка для холодильника, – непонятно закончил он свою обвинительную речь.

Они ругались, а мне было хорошо. Не из-за их ругани, к слову, беззлобной. А из-за того, что находимся мы в безопасном местечке, где спокойно отдохнем до утра, не просыпаясь то и дело на шорохи, каждый из которых может стать роковым. Перед этим стараниями Гриши вкусно и сытно поужинали. А их ругань, вернее, полемика стала украшением ужина. Так сказать, вишенкой на торте. Когда и посмеешься, и поочередно примешь сторону каждого из спорщиков, и непременно узнаешь что-то новое. То, что я сейчас испытывал, называлось старинным русским словом «благодушие».

– Какая еще лампочка? – заинтересованно спросил Янис. – И при чем здесь холодильник?

– Да был у нас однажды разговор, – тут же откликнулся Гудрон. – Про бесперспективность всех нынешних источников энергии. Даже ядерных. И тех, что уже созданы, и тех, что еще предстоит создать. Наподобие какого-нибудь там реактора холодного синтеза. Не говоря уже про такую муру, как всякие ветряки и прочие солнечные панели.

– И что, всех их холодильники заменят? – гоготнул Янис.

– Нет, не заменят. Проф, может, сам все расскажешь?

– Ты этот разговор затеял, ты и объясняй.

– Ну как знаешь. В общем, так. Этот почти предатель, – Гудрон указал на фыркнувшего Славу, – утверждает, что все взятые вместе компьютеры мира то ли уже сравнялись, то ли вот-вот сравняются по мощности с одним-единственным человеческим мозгом.

– Причем мозгом самым посредственным, как, например, у нашего Бориса, – вставил свою ремарку Слава.

– Не суть, – отмахнулся от него Гудрон. – Так вот, Янис, ты можешь себе представить, сколько энергии вся эта вычислительная техника потребляет?

– С трудом.

– Много, очень много! – Гудрон произнес это с таким видом, как будто именно он и являлся до недавнего времени главным энергетиком планеты Земля и потому цифры были ему хорошо известны. – Энергетический кризис уже только из-за них не за горами. А человеческий мозг, который равен по мощности всем им сразу, всего-то тридцать ватт. А холодильник при том, что в нем именно такая лампочка. Ты только представь себе, а?!

– У нашего мозга совершенно иные принципы работы, – не смог не влезть Слава. – И понять мы их пока не в состоянии. При всей той массе информации, которую о нем имеем. Мы даже не знаем, откроется ли эта тайна уже на следующий день или придется ждать еще не одно столетие. Но вы действительно представьте себе перспективы!

– Вот к именно этому я и веду. – Гудрон заговорил едва не торжественно. – Возможно, именно ты и добьешься успеха, а сам эмигрировать собрался! – Как будто вопрос об эмиграции нашего Профа уже был решен, документы оформлены и даже билеты куплены.

– Возможно, и я, – не стал скромничать Слава. – Хотя для этого вначале мне на Землю нужно вернуться. Если не смогут обеспечить на родине и появится возможность работать за рубежом – уеду не раздумывая. Чтобы полностью посвятить себя науке, а не ломать голову – чем заплатить за квартиру. И чтобы о пустом холодильнике тоже голова не болела.

– А вот тут ты сам себе противоречишь, – обличительно сказал Гудрон.

– Не понял тебя.

– А чего тут непонятного? Вспоминается мне еще один наш разговор.

– У нас их много состоялось. Какой именно?

– Пашка Козырь при нем присутствовал. Его шкафчик Теоретику по наследству достался.

– Это мне ни о чем не говорит. Сам разговор напомни.

– Козырь у тебя поинтересовался: чем можно простимулировать работу мозга? А ты ему ответил, что лучший стимулятор – это поставить его владельца на грань жизнь и смерти. Вот тут-то он и заработает на полную катушку! Заработает так, как не заставишь его работать никакими другими способами!

– Все верно, говорил. И сейчас не отказываюсь. Причем такое справедливо для всех живых организмов, не только для человека. Даже у червей-паразитов, если у них все хорошо, нервная система редуцируется. Все это так. Но в чем именно заключается мое противоречие?

– В том и заключается, что «художник должен быть голодным». Равно как и ученый.

– Странная у тебя логика, Борис, – покачал головой Слава.

– Какая уж есть.

– Мне стимулировать мозг нужды нет. Он без того отлично простимулирован. Мне нужно хорошо его кормить, позволять ему качественно отдыхать и не забивать посторонними мыслями о том, что пора заплатить за свет, а денег совсем не осталось. Все остальное – дело политиков. Пусть между собой договариваются – в науке секретов быть не должно. Потому что наука интернациональна, как интернациональна таблица умножения. И так далее.