Пара для дракона, или рецепт идеального глинтвейна - Алиса Чернышова

— Да, я хотела… Фло ушла, Тир, — сказала Ирейн и, наконец, расплакалась. — Она даже не попрощалась лично. Да и ладно с ними, с прощаниями! Но после всего, что она для меня сделала, неужели бы я отпустила её в новую жизнь с пустыми руками? Даже без денег, без ничего! Как же так? И я мечтала ей, именно ей отдать мамину брошь…

— В каком смысле — ушла? — спросил дракон тихо, продолжая обнимать пару и впервые малодушно радуясь, что нить связи между ними сформировалась не до конца.

— Оставила прощальное письмо, — всхлипнула Ирейн. — Почему все дорогие мне люди уходят именно в тот момент, когда больше всего нужны?

Тир почувствовал ком в горле. Было, пожалуй, стыдно, а ещё он поневоле призадумался: можно ли всерьёз ненавидеть нечисть и испытывать драконий снобизм, если твоя пара — ведьма? И насколько все упроситлось бы, поговори он с ней на равных с самого начала, не отнесись с покровительственным снисхождением выросшего в княжеских покоях дурака?

Эта Фло поняла, почувствовала опасность — на то она и Жрица Предвечной, пусть и переродившаяся. Попрощалась с Ирейн, чтобы та не тосковала, чтобы ей не было больно… Тир тихо вздохнул. Осознание того, что при некотором раскладе презираемая нечисть оказалась не только дальновидней, но и, пожалуй, честнее его, не входило в перечень самых приятных из испытанных им ощущений. Зато от некоторых заблуждений, нельзя не признать, такое вот открытие прочищало мозг получше всяческих очищающих заклятий.

— Ещё и брошка, — сказала она вдруг. — Знаешь, моя мама тяжело болела перед смертью. У неё развился ментальный конфликт отторжения, слыхал о таком?

Тир нахмурился.

— Нет, никогда… — и тут на границе сознания что-то замаячило в связи с "Законом о полукровках". Одним из аргументов ужесточения контроля за неистинными парами стала значительная смертность среди оставшихся без лекарской помощи рожениц от разного рода конфликтов отторжения.

— Понимаю, — Ирейн бледно улыбнулась. — Едва ли драконы таким болеют. Просто тут вот какое дело: моя мать магичкой не была, и в роду у неё не наблюдалось таковых. Я дар по отцовской линии унаследовала, через пару поколений от какой-то неведомой прабабки. Магия во мне какая-то больно хитровыкрученная, отчего вынашивать меня маме было очень тяжело. Особенно доставалось… ментальной стороне.

Тир едва заметно поморщился, припомнив мимолётный контакт с Ветой. Ему было тяжело это выносить, но он — дракон. Человеческой же женщине, лишённой дара, действительно должно было быть, мягко говоря, нелегко.

— Мама выжила, спасибо лекарям, — криво улыбнулась Ирейн. — Но начались осложнения. Сначала выяснилось, что детей у неё больше быть не может. Родители, понятное дело, расстроились — думали, вторым будет мальчик и унаследует трактир, а тут такое дело. Но не думай, потом они успокоились. Решили заблокировать мою магию, чтобы трактирщицей стала я.

Видимо, на лице Тира отразилось нечто лишнее. Ничего удивительно, ибо для любого представителя волшебных рас сия фраза звучала примерно как: "Они решили отрезать мне ноги, даюы не тратиться на башмачки".

Нет, князь с самого начала знал, что его пара — волшебница. В конечном итоге, только одаренное магически существо с сильной аурой и волей может быть парой дракона. Но ему бы и в дичайшем похмельном бреду, в котором они встретились впервые, не пришло бы в голову, что пара игнорирует магию не оттого, что не хочет колдовать, а оттого, что не может.

— У тебя лицо, прямо как у Фло, когда она заговаривала об этом, — бледно улыбнулась Ирейн. — Не думай лишнего, они сделали это ради нашего общего блага, и я согласилась. Это был мой выбор. Поверь, мои родители очень любили меня.

Тир промолчал. А что тут скажешь? Ну да, им в Предгорье при стабильном притоке существ разных рас приходится чуть ли не каждый год вносить поправки в семейное законодательство именно из-за того, какие же причудливые формы порой родительская любовь приобретает.

— Все было хорошо, — сказала между тем Ирейн. — Но потом у мамы проявились отложенные последствия — она начала забывать вещи и видеть то, чего нет. Сначала это были мелочи, мы с папой даже не понимали, что происходит. Казалось бы, это была простая ерунда, вроде: "Куда я положила ключи" или "Что сегодня за день" — то, что случается с каждым. Но потом вещи становились все серьёзнее. Она начала забывать рецепты, путаться в том, где она и зачем сюда пришла, события прошлого и настоящего порой перемешивались в её голове, и вот тогда мы забили тревогу. Но сделать уже было ничего нельзя — ментальный конфликт отторжения хуже других, никакая магия не способна восстановить повреждённые связи в мозгу — по крайней мере, после определённого момента. Который мы проворонили.

Дракон медленно кивнул. Их целители называли подобное состояние отделением или расщеплением души — физически существо было живо, но сочетание ментальных пробоин и повреждений мозга не позволяло восстановить разум. Душа отделялась, и с этого момента помочь несчастному было невозможно. Конечно, возможности драконьей магии в этой сфере куда шире человеческой, и, возможно, встреть он Ирейн раньше, все бы сложилось иначе. Но имеет ли смысл говорить об этом теперь?

— Ты ведь понимаешь, что твоей вины в этом нет? — спросил Тир мягко.

Она не сказала ничего, только покривила губы, и князь внезапно с головой окунулся в её эмоции — не отголоски, как раньше, а вполне полноценное погружение.

И да, он знал это чувство. Он просыпался с ним уже много лет, спрашивая себя: а мог ли он спасти родителей в тот день? Мог ли сделать что-либо? Не должен ли был умереть вместе с ними, а не бежать, как жалкий трус, и прятаться у Ледяного клана?

Умом он понимал, что поступил единственно верно. Но то умом, а вот сердцем…

Ирейн подняла голову, глянула удивленно, а потом тихо спросила:

— У тебя тоже, да?

И он был несказанно рад первому полноценному эмоциональному единению с парой, но немного растерян от обстоятельств.

— Смута, — сказал он. — С князьями такое случается.

Снова кривоватая усмешка.

— Да, случается… И как? Ты ведь понимаешь, что не виноват?

Тир фыркнул и мягко сжал её ладонь. Отвечать было не нужно — они прекрасно чувствовали и друг друга, и ответы.

— Ты расскажешь, что было дальше? — не то чтобы он не догадывался. Просто чувствовал, что ей это нужно — вскрыть гнойник, рассказать об этом сейчас, в минуту слабости, чудом избежав смерти, потеряв ещё одно близкое существо — по его, Тира, вине.

— Дальше становилось хуже, хуже и хуже, — вздохнула Ирейн. — Она начала забывать нас, порывалась куда-нибудь уйти… Однажды даже бросилась на меня, потому что решила, что я украла брошь.

— Ту самую, что в кошельке?

— Да. Хотела отдать её Фло — на память.

Они помолчали. Да и что, во имя Неба, тут скажешь?