Хармонт. Наши дни - Майк Гелприн

Ян затушил сигарету и вгляделся в ряд идущих понизу страницы фотографий. На большинстве из них был запечатлён сам «объект 132-С» в разных ракурсах, в натуральную величину и с увеличением. На последнем же снимке «рачий глаз» умостился на ладони исследователя, и можно было воочию убедиться, что цвет «глаза» белый. Ян убедился и перевёл взгляд на лицо исследователя. И обмер.

С минуту он приходил в себя. Затем протёр глаза и впился в фотографию взглядом.

– Что с тобой? – подскочила Сажа. – Тебе плохо?

Ян разжал пальцы, ежемесячник выпал и грянулся разворотом об пол.

– Мне кажется, – нетвёрдым голосом сказал Ян. – Кажется, что… Я думал, он погиб.

Сажа с испугом смотрела ему в глаза.

– Что кажется, Яник? Кто погиб?

– Мне кажется, я только что нашёл своего пропавшего брата Ежи.

Мелисса Нунан, 22 года, журналистка

Капитан полиции Ленни Уильямс, развалившись в кресле и сложив руки на пивном брюшке, пристально разглядывал Мелиссу небесно-голубыми ангельскими глазками.

– Я не даю интервью неизвестным мне лично репортёрам, – сказал он. – И известным предпочитаю не давать. Карлик мой хороший знакомый, но одной рекомендации от него недостаточно, чтобы я нарушил свои принципы.

Мелисса, закинув ногу на ногу и игриво улыбаясь, смотрела на него и едва сдерживала брезгливость и ненависть. Животное, думала она, жирное откормленное животное. Корыстолюбец, вор, сибарит, коррумпированная дрянь. Сидит на своём месте прочно, как разросшаяся, запустившая в ткань города метастазы злокачественная опухоль. Протащил в мэрии постановление снести краеведческий музей и на его месте отгрохал себе домину с фасадом, выходящим на площадь Кирилла Панова. Внаглую отгрохал, кичась неуязвимостью и безнаказанностью. По городу разъезжает в «роллс-ройсе» индивидуальной сборки и тоже ничуть не таясь.

Нет, нет и нет, думала Мелисса, глядя на самодовольную раскормленную рожу. Этот человек нужен ей, даже необходим, но она не сможет заставить себя. Не выдержит. Никакого спиртного не хватит, чтобы заглушить отвратное, гадливое, мерзостное чувство.

– Впрочем, – капитан Уильямс щёлкнул пальцами, словно вспомнил что-то, надёжно и давно забытое. – Иногда я делаю исключения.

– Да? – придав лицу заинтересованное выражение, спросила Мелисса. – И в каких же случаях?

– Ну, например, если репортёр вызывает у меня личную симпатию, как близкий, так сказать, по духу человек, который способен понять, так сказать, разделить тяготы.

Чтоб тебе сдохнуть, гадина, обворожительно улыбаясь, твердила про себя Мелисса. Тяготы с тобой разделить, свинья? Она внезапно закашлялась, ей показалось, что её сейчас стошнит.

– Извините, – справившись, сказала она вслух. – Так что вы говорили о близких по духу людях?

– Завтра суббота, – вальяжно сообщил капитан. – Я, так сказать, на отдыхе. Мы могли бы поехать с вами, например, на природу. Скажем, на Чёрное озеро, у меня там есть небольшое бунгало неподалёку от берега. И познакомиться, так сказать, поближе.

Мелиссу передёрнуло, она едва сдерживалась, чтобы не запустить украшающую стол в капитанском кабинете бронзовую статую Немезиды в эту раздувшуюся самодовольную рожу. Надо соглашаться, твёрдо сказало её второе «я» – сросшийся, сроднившийся с нею служебный долг. Ты на работе, девочка. Это попросту часть твоей работы. Грязной, трудной, опасной, но кто-то должен её выполнять.

«Быть шлюхой?! – мысленно заорала на свою тайную сущность Мелисса. – Это ты называешь работой?! Ложиться под каждое дерьмо?! Эта полицейская жаба хуже героинщика, хуже мерзавца Карлика, хуже всех!»

Второе «я» замолчало. Мелисса судорожно вонзила накрашенные ногти в ладони, пытаясь телесной болью выдавить ту, которая в душе. Как же она иногда ненавидела свою работу, свою роль холодной шлюхи, свою внешность и манеры – нарочитые, гипертрофированные манеры доступной девки, притягивающие к ней весь этот сброд. Как угодно, но провести день с этим чудовищем в форме она не в силах, она умрёт от отвращения и гадливости.

– Завтра я занята, – выдавила из себя Мелисса. – Но…

Капитан, сцепив на брюхе волосатые жирные ручищи, ждал.

Антон был другим, отчаянно думала Мелисса. И Ежи не такой. И всё. Только эти двое во всём богом проклятом городе. Боже, как же ей осточертело, обрыдло похотливое, самоуверенное дерьмо!

– …твой кабинет запирается, капитан? – изнемогая от ненависти к самой себе и перейдя на «ты», спросила Мелисса.

– Да, разумеется.

– Ну так запри его.

Она поднялась и начала с ожесточением раздеваться.

А ведь это придётся проделывать часто, думала Мелисса минутой позже, опёршись руками о стол, задыхаясь от накатывающего из-за спины запаха пота и содрогаясь от толчков вторгающейся в неё плоти. Если я решу здесь остаться, то… Ладно, пускай не часто, но всякий раз, когда что-нибудь понадобится от этой жирной похотливой свиньи. Боже мой, скорее бы уже это кончилось.

Выбравшись из полицейского управления, Мелисса всё ещё чувствовала на себе нечистые волосатые лапы. Ей казалось, что испарения пота и мужской секреции окутали её грязно-серым смердящим облаком. Мелисса заозиралась и побежала через дорогу к нарядному, сияющему позолотой зданию «Метрополя».

– Номер на два часа, и как можно быстрее, – выпалила она в лицо портье. – Поторопитесь, я неимоверно спешу.

Забравшись под душ и с ожесточением смывая, соскабливая с себя похоть и грязь, Мелисса старалась думать о Ежи. О том, что завтра вечером у неё свидание с ним, что он будет нежен, заботлив и предупредителен, что она сможет расслабиться, затолкать своё второе «я» вовнутрь, забить его там, закупорить, всадить в рот ему кляп. И забыть на время о том, что Ежи тоже часть её грязной, трудной и опасной работы.

Какой же здесь особый, специфический запах, думала Мелисса, медленно взбираясь по лестнице на второй этаж юридической конторы «Корш, Корш и Сайкак». Отец что-то говорил об этом запахе, почему-то он думал, что это важно, но, почему именно, Мелисса не помнила. Она выбралась с лестничной клетки в тёмный, крытый прохудившимся ковром коридор. Символично, подумала она: дюжину лет назад отец шёл по этому самому ковру «на ковёр» к начальству. Теперь по нему ступала она.

В приёмной блондинистая секретарша самозабвенно стучала по клавишам. Интересно, это та же самая, думала Мелисса, всматриваясь в постное, бесцветное, лишённое признаков возраста рыбье лицо.

– У себя? – спросила Мелисса.

Секретарша, не отрываясь от клавиш, кивнула, и Мелисса прошла в кабинет. Господин Лемхен был у себя. Сколько же ему, сделав книксен, попыталась определить Мелисса. Наверняка за семьдесят и, видимо, ближе к восьмидесяти. Этот нас всех переживёт, говорил отец. Всех похоронит и спишет. Дело своё господин Лемхен, однако, знал. И людей, по всей видимости, знал, потому и держался ещё на должности, прикипел к начальственному креслу, приржавел к нему тощим служивым задом.