Волчье небо. 1944 год - Юлия Яковлева

Теперь уже вагоны были видны отчетливо. Зеленые стены. Красные кресты. Занавески.

Открытая дверь.

Таня поставила мешок. Влезла следом.

Тихо.

«Наверное, еще идет операция». В коридоре никого. «Конечно, еще идет операция».

В тамбуре стоит солдат. Часовой. Таковы правила. «Угощу и его. Тут на всех хватит». Таня рванула дверь в тамбур.

Часовой сидел, уронив подбородок на грудь.

Танин взгляд тупо отметил неважное. Носки его сапог смотрели друг на друга.

Сердце забилось в горле, в висках. Мешок прилип к полу.

Таня перешагнула его. Вернулась в коридор. В глазах прыгали черные мушки. Они жужжали в ушах.

Взгляд тупо отметил: доктор Емельянов лежал крест-накрест поверх пациента. Товарищ Соколова пробила головой стеклянный шкаф с медикаментами, и там осталась.

Сестры Колонок в операционной не было. «Это же не может быть она. Не она», – поправила себя Таня.

Побежала по коридору. Дернула на себя дверь купе.

Шелехова лежала у койки. Расческа в руках. Затылок вверх. Валик волос мок в луже. Кровь еще вытекала. Таня знала, что это значит.

Извернулась, как кошка, прилипла спиной к стене у окна.

«Поганые ягоды». А Иванову отбросило на пол. Один глаз приоткрыт. Глядел на Таню.

«Если бы не ягоды, я бы тоже… вот так». Взгляд тупо вобрал ненужное: винтовки Мосина стояли в ряд у стены – никто не успел их даже схватить.

Таня не дыша заглянула в щель между рамой и занавеской. Они уходили – туда, откуда пришли. Шестеро. Нет, восемь. И там еще примерно столько же. Так близко, что видны красные шеи над черными воротничками. Переругивались гортанными голосами. Один толкнул другого в плечо. Линия фронта изгибается и движется. Минуту назад не было. Через минуту – снова нет. Ремни наискосок. Значит, автоматы.

Таня присела. Колени к груди. «Ягоды спасли мне жизнь».

Теперь затаиться. Я пришла с другой стороны состава. Они не знают, что я здесь. Сердце билось. Она была просто комком вокруг бьющегося сердца. Лежала затылком вверх Шелехова. Глядела полузакрытым глазом Иванова.

Таня зажмурилась. «Нет. Ягоды дали мне выбор».

Они не знают, что я здесь. Но можно сказать иначе: вот именно! Они – не знают. А я – здесь. Таня зажмурилась.

Что же сказать? Что выбрать? Разве есть – выбор?

– Ночь коротка-а-а-а-а, – запела Таня одними губами.

– Спят облака-а-а-а-а.

Ритм вальса диктовал плавную точность движений. Развернулось пружиной тело. Рука цапнула винтовку.

Дальность боя винтовки Мосина увеличивается, если есть оптика. Оптики нет. Остается быстрота. Точность и быстрота.

Теперь Тане уже казалось, что она может видеть их не глядя. Осязая вибрации воздуха, как будто она снова – кошка. Неслышно летящая смерть. Бессмысленно удирать от кошки. Время для кошки движется медленнее, чем для мыши. Чем для людей. Тебе кажется, что ты улепетываешь во все лопатки. А кошка видит лишь вязкое копошение.

– И лежит у меня на ладо-о-о-они, – беззвучно выводила Таня. Опустила окно.

Дюжина удаляющихся спин. Таня не думала про них лишнего: цели.

– Незнакомая ваша рука, – спокойно и точно уперла приклад в плечо, склонила щеку.

А патронов – пять. «Ну что ж, – усмехнулась, – всем не угодишь».

Теперь они не шли. Стояли, о чем-то спорили. Какая разница.

Замедленно, как в прозрачном киселе, Таня видела, как раззеваются их рты. Как набухли у них капельки пота над верхней губой. Веснушки у одного, оттопыренные уши и железный крест у второго, у третьего сполз ремень – теперь уже он его не подтянет, четвертый был кудрявый, но кому теперь какое дело? Пятый… Да какая разница.

Таня свистнула. Пусть знают, что сейчас будет. Палец тут же лег в дугу спускового крючка. Вдох. Они обернулись. Время для кошки движется медленно. Куда медленнее, чем рука, которая переводит механизм, досылая патрон. Или палец, что нажимает на курок.

– Ночь коротка-а-а-а.

«Я тоже умею отнимать».

– Спят облака-а-а-а.

Одному снесло лоб. Из шеи второго вырвался кровавый фонтанчик, когда самый первый – стал валиться, а последний – понял, что умер.

На всякий случай: щелк. А жаль. Она бы успела.

А потом навстречу ей взвился рой железных пчел.

Время для кошки движется медленно.

Таня смотрела, как они летят. Как приближаются, вибрируя и жужжа, их скругленные рыльца. Стояли колонны деревьев. Подняла взгляд: небо далеко, с краю, начало чернеть и сворачиваться, как горящая бумага. Таня смотрела, как идет темнота. Страшно не было.

– И лежит у меня на ладони-и-и-и, – пела Таня навстречу пчелам.

Девичий хор уже подхватил, зазвенел, в нем как всегда смешно выделялся бас Ивановой:

«…Незнакомая ваша рука».