Дикари. Дети хаоса - Грег Гифьюн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подобравшись к краю ямы, Куинн увидела, что существо лежит внизу, а ноги у него согнуты под неестественным углом. И все же оно пыталось подняться и броситься на нее. Бездушная машина смерти из крови, плоти и костей, которая не остановится ни за что. И никогда.
— Сдохни, — прорычала Куинн сквозь зубы. — Сдохни.
Снова посмотрев существу в жуткие глаза, Куинн выдернула чеку и бросила в него гранату.
Покалеченное и все еще лежащее на спине, оно пыталось встать на ноги.
Куинн метнулась в сторону лагуны.
Взрыв был мощным, бензин тоже воспламенился, выстрелив из ямы огненным облаком и выжигая туннели. Огонь стремительно распространился под землей, вырвался из нескольких выходов, поджигая близлежащие участки джунглей.
Сбитая взрывной волной с ног, Куинн лежала у самой границы аванпоста.
Вокруг нее дождем падали земля, горящий мусор и останки древнего воина. Пожар разгорался. Пламя и искры, вызванные первым взрывом, поджигали остальные здания.
Вскоре огонь достиг окружающих джунглей.
Вся покрытая кровью и синяками, Куинн лежала и безудержно тряслась всем телом. Последний взгляд демона отпечатался в ее глазах.
Постепенно она успокоилась и погрузилась в беспамятство. Или нечто подобное.
* * *
Ей снилась смерть. Кровь. Резня. Слезы.
И огонь.
Ей снилось, будто она идет по туннелю в кромешной тьме, а остров над ней поглощают дым и пламя. Снилось, как она спускается все ниже, а в руках у нее охапка окровавленных черепов.
В голове воют ветры, кричат, словно животные, которых ведут на убой.
Наконец ей перестало что-либо сниться. Осталась лишь тьма, пустая и бесконечная.
Тьма, из которой никто и никогда полностью не возвращается.
Когда Куинн проснулась, она уже не боялась. Пожар продолжал распространяться, и к сумеркам весь остров превратился в огненный ад. Она сняла с себя потрепанные остатки одежды и пальцем разрисовала лицо собственной кровью, как воин, метящий себя боевой раскраской. Как хищник, в которого она превратилась.
Затем она села и стала наблюдать, как горит мир.
Выбор был довольно впечатляющим: горячий кофе, чай, различные напитки, много свежих фруктов и тарелки с дымящимися завтраками: яичница с беконом и колбасой, хэш из солонины и картофельные оладьи. Все это выставлено на большом столе, накрытом красивой белой скатертью. Богато украшенный яркий шатер, под которым расстелен большой ковер и расставлены стол и стулья. По обе стороны от входа стоят ряды светильников и факелов, которые ярко загораются, когда садится солнце. Но было раннее утро, и над синим океаном поднималось солнце, шатер поставили на красивейшем участке пляжа, из отеля до него можно было дойти пешком.
Все выглядели потрясающе. Здоровые, отдохнувшие, загоревшие и полные жизни.
Даже Херм, который рассказывал историю про одного из своих учеников, выглядел хорошо и не был таким бледным и небритым, как обычно.
Они завтракали, пили кофе и чай, смеялись и шутили, наслаждаясь отпуском. И этот прекрасный курорт нравился им все больше, причем настолько, что они даже представить не могли.
— Не думаю, что мне когда-нибудь захочется домой, — сказала Куинн.
Даллас поднял стакан с соком.
— Выпью за это.
— О да, я мог бы бродить по пляжу до конца своей жизни, — сказал Андре.
— Вы когда-нибудь видели более красивый рассвет? — произнесла Натали, счастливо улыбнувшись. — Я влюбилась в это место.
Джино ел как всегда: решительно и размеренно. Не слишком быстро и не слишком медленно. В отличие от остальных, он не был общителен, как обычно, хотя смеялся, если к месту. И, казалось, был совершенно доволен собой.
Куинн коснулась руки мужа и улыбнулась ему.
Даллас подмигнул ей и положил себе в рот кусок бекона.
«Проснись».
— Так, о чем это я, — сказал Херм, продолжая рассказывать историю и хихикая с набитым яичницей и колбасой ртом. — Контрольный вопрос был следующий: в тысяча восемьсот третьем году Соединенные Штаты купили землю у французов, и президент Джефферсон выбрал двух человек, чтобы те отправились в неизведанный край и по возвращении доложили ему, что открыли. Как звали исследователей, которых он выбрал для этой исторической экспедиции? И этот мальчишка говорит…
Все замерли.
— Мартин и Льюис?
Все рассмеялись. Все, кроме Харпер, которая, казалось, смутилась больше обычного.
— Я не поняла, — проскулила она. — Кто такие Марвин и Льюис?
Один Джино сумел сдержаться. Остальные расхохотались еще громче. А Херм от смеха чуть не подавился.
— Господи Иисусе, детка. — Джино вздохнул. — Ты же знаешь, кто такие Льюис и Кларк, верно? Исследователи? Мальчишка должен был сказать, Льюис и Кларк. Это был бы правильный ответ.
— Э… ладно… а кто тогда такие Марвин и Льюис?
— Мартин и Льюис, — поправил Херм, роняя вилку.
Андре смеялся так, что у него потекли слезы.
Джино беспомощно посмотрел на него, затем повернулся к Харпер.
— Это была пара комиков. Ты же знаешь Дина Мартина и Джерри Льюиса?
— Кого? Боже, почему вы, ребята, всегда говорите на такие сложные темы?
Куинн встала из-за стола с чашкой кофе в руке и вышла из шатра на песок. Она тоже смеялась, хотя чувствовала себя неловко и не видела причины обижать Харпер. Куинн никогда не понимала жестоких шуток и не хотела в них участвовать, даже когда они задумывались как забавные и безобидные. Харпер была молодой, легкомысленной и очень ограниченной. Хотя казалась вполне милой девушкой.
«Ребенок, — подумала Куинн. — Она же еще ребенок. А я кто тогда?»
Океанский ветерок веял медленно и соблазнительно. Куинн нравилось, как он треплет волосы, как обдувает лицо. Она не могла вспомнить, чтобы когда-либо была такой довольной.
Ее босая нога коснулась чего-то наполовину зарытого в песке.
Старый номер журнала «Лайф».
«Скажи нам, что ты видишь».
Молодая Кэтрин Хепберн на обложке.
«Проснись немедленно, Куинн. Пора проснуться и рассказать нам свои секреты».
Очередной взрыв хохота напомнил ей про шатер.
«Проснись».
Куинн оглянулась через плечо на остальных. Они больше не смеялись. Просто смотрели на нее. Лица у них были печальными и мокрыми от крови.
Слезы навернулись ей на глаза, размыв страшную сцену, и покатились по щекам.
«Проснись, Куинн. Проснись».