Акимуды - Виктор Ерофеев

Закончив военные приготовления, мы получили премию – игру в футбол. Рядом со мной бегал Орлов – в ту весну 1956 года он кидался в меня мелкими камнями и выбил мне верхний зуб. Орлов-младший был сыном мелкого чина, в сравнении с которым мой папа был королем, и Орловы ужасно переполошились, но моя мама их простила.

Когда мяч откатился к кустам, ко мне, высоко поднимая ноги, направилась Кирилла Васильевна. Она обошла меня со спины и обняла руками. Присела, и я оказался у нее буквально на коленях. Она подняла очки на лоб. Я никогда не видел директрису на таком коротком расстоянии. Вблизи она была не похожа на себя. На лице – веснушки. Да и вообще: рыжеватое лицо не директрисы, а частного человека. Большие, чуть усталые глаза. Глаза кошачьи – зеленого цвета. Она пахла теплым блином с легкой примесью духов.

– А ты знаешь, что у тебя сегодня родился брат?

Я ответил без запинки. Я даже не успел подумать, как выпалил:

– Знаю.

Она была потрясена. Я – тоже. Я ничего не знал о брате. Я не только не знал, что он родился сегодня; я вообще не знал, что он собирался родиться. Хотя мне было почти девять лет, я нетвердо знал порядок действий, что приводит к рождению брата. Женщины бывают беременны – это я знал, но как они рожают, через какое окошко? Учись я в московской школе, мне давно рассказала бы улица, кто кому что засовывает: там жили в коммуналках, спали в одной комнате, все слышали и видели.

– Откуда ты знаешь?

Она еще сильнее обхватила меня своими пальцами в кольцах за грудь, и мне стало не по себе, будто я вместе с ней собрался делать детей. Я чувствовал спиной ее груди и не мог не соврать ей, как настоящий мужчина:

– Знаю!

Я смутно понимал, что отрицательный ответ на вопрос о рождении брата ведет ученика к двойке. Мне было обидно, что она узнала о рождении брата раньше меня. Влезла в тайны нашей семьи и командует, а я оттеснен, будто я – не семья. Я беспокоился за маму, потому что, когда папа говорил с Кириллой Васильевной, она всегда срывала травинку и загадочно улыбалась.

Кирилла Васильевна была обескуражена тем, что ее лагерь оказался не герметичным, несмотря на кованые ворота, и новость о рождении брата вползла сюда, минуя ее кабинет. У нее открылся рот в глупой гримасе, а я сгорал от стыда, чувствуя спиной ее груди.

Но больше всего меня возмутили мои родители. Они еще на прошлой неделе приезжали сюда со мной повидаться, мы кушали бутерброды с ветчиной, которая здесь зовется жамбон, – и ничего не сказали. Папа превратил мамину беременность в дипломатическую тайну, и она спрятала брата в складках желто-серой юбки. Правда, после признания директрисы, оглядывая события глазами взрослого мальчика, перешедшего в третий класс, я заметил, что мама в последнее время много валялась в постели и часто ругалась с папой. Она говорила ему, что ей надоели приемы, она не может ходить на них в одних и тех же платьях, не понимает, почему он защищает Сталина, хочет вернуться в Москву. Но вместо того чтобы развестись, родители решили забеременеть… Кирилла Васильевна слегка застонала: ей вдруг показалось, что у нее самой начались схватки, и она родила меня, юного пионера, который на иностранной земле родился крепким, лживым, вихрастым.

068.1

<БРАТ>

В стране, жадной до самовосхваления, до грубых животных ласк, расцарапывающих в кровь ее неуемное самолюбие, в стране, где треск валежника в сыром лесу скачком рождает мысль о выстреле и кратком курсе истории ВКП(б), лучшим способом превратить жизнь в судьбу становится травля. Спасибо хулителям моего брата Андрея: они проложили ему непосильный для обыденного существования путь к осмысленной значимости поступков. Порицая его за преступное равнодушие к казенному иконостасу, населенному сборной солянкой правителей и святителей, они продемонстрировали мертвенность веры, защитниками которой им пригрезилось быть. Казалось бы, мракобесие травли хотя бы в силу своей исторической избыточности должно было раствориться в российском воздухе, однако нет: оно находит свое продолжение всякий раз, когда государство, как каменная баба, втыкает руки в боки и, фыркая, делает вид, что встало с колен.

Цензура взорвалась фонтаном гноя – во все стороны света открылись таежные дали и долы скрытого цензурного ресурса: националисты, фашисты, заодно с ними кое-какие высокопоставленные святые отцы потребовали расправы. Целующиеся милиционеры в березовой роще выросли в символ оскорбленной государственности. Искусство-пересмешник – ясный индикатор государственного лицемерия, как это уже когда-то случилось с Хармсом, было расстреляно державным гневом в угоду пещерных представлений. На Андрея завели уголовное дело со свирепыми коннотациями. Как шутовскими почестями, директор осыпал его кучей выговоров, и под этим предлогом заведующий отделом новейших течений превратился в безработного. Это – общероссийский скандал, за который когда-то ответят гонители брата, возможно на том самом суде, которого боятся если не они, то, по крайней мере, их затерроризированные склоками души.

069.0

<ОЙ!>

Ой! Ну, что мне с вами делать, девки! Вы высосали мое время. Смените наволочки на флаги! Две здоровые, высокие суки бросились танцевать канкан! Как болит моя несчастная попа! Ой! Как болит моя любовь за Россию! Ой! Несчастная Россия – она создана для страдательного выращивания талантов. Оранжерея гениев. Ой! У меня было слишком много женщин, чтобы прийти к выводу, что нет недоступных девок. Кто сейчас танцует и показывает язык? У тебя язык длиньше. Кого поволокли в спальню? Зачем ты надела черные чулки моей Светы? Мы спьяну разговариваем матом. Ой! Подруга! Не ты ли мне клялась в верности моей жене? И что? Кто оттянул набок твои почти несуществующие трусы? Кто лизал подругу? Девочки, где ваши лифчики? Даша всегда отмечала утрату своего лифчика: куда бы она ни шла, она возвращалась без него. Поедет в клуб на концерт – позвращается без лифчика. Пойдет в булочную – снова без лифчика. Карма!

Девочки! Где-то в нашем городе в глубоком подполье возник центр по борьбе со мной. Центр вынашивает идею расправы. Кто увидел дырку моей мечты? Кто задышал стремительно? Лана! У тебя по лицу пробежала судорога, когда ты увидела анус подруги. Кто написал ложный донос? Ой! Я упал на кровать. Взорвался – и все увидел. Конечно, мы слегка перестарались со страданиями, оранжерея взопрела от перегрева: многие гении высохли на корню, но опыты продолжаются.

070.0

В либеральных кругах Москвы, как пишут некоторые газеты, возникла мода на Акимуды. Некоторые девушки называют себя акимудовками. Акимудовки отличаются особой романтической, но не без ярко выраженного эротического оттенка, одеждой, гедонистическим макияжем, общим поведением «таинственной незнакомки». Акимудовки любят зеленые яблоки и яичницу из трех яиц. Они ввели в обиход способ креститься одним пальцем до полудня и пятью – во второй половине дня. Молодые люди воспринимают Акимуды как воплощенную утопию пустоты, которую они хотят наполнить собственным смыслом. Против этой моды активно выступают Церковь и чиновники из администрации Главного. Они считают, что это – секта. В самом деле, как пишут некоторые газеты, Акимуды способствуют самоорганизации общественной жизни, ее освобождению от стереотипов. Определенная часть молодых людей считает целесообразным переехать на ПМЖ на Акимуды. Считается, что для этого никуда не надо переезжать. Акимуды внутри нас. Однако другая часть молодежи считает, что достаточно совершить самоубийство, как попадешь на Акимуды. Это особенно беспокоит власти. Возникает впечатление, что дело идет к эпидемии. Все секты похожи друг на друга, как счастливые семьи у Толстого. Посольство воздерживается от комментариев.