Квартет - Василина Орлова

Мысли скакали, как бешеные белки в колесе. Елена разглядела в толпе Кирилла и бросилась к нему.

— На вас лица нет. — глянул он. — Что стряслось?

— Скажите правду, Кирилл, — приступила Елена. — Вы знали, что у Карины все с самого начала было продумано, еще до того, как я появилась в галерее «Астрал» на той злополучной выставке?

— Почему злополучной? — не понял Кирилл. — Оттуда началось ваше восхождение.

— Ответьте на вопрос, — настаивала Елена. — Вы знали или нет?

— Нет, нет, успокойтесь. — замешкался Кирилл и произнес. — Ну, я тогда этого не знал.

— Тогда? А сейчас? Сейчас вы уже знаете. Так все и было?

— Ну, видите ли, — начал было Кирилл, избегая смотреть ей в лицо.

— Не могу поверить. — проговорила Елена, глядя прямо перед собой.

— Сейчас уже не важно, кто и что планировал с самого начала. — стал увещевать ее Кирилл. — Вы стали самостоятельной, вы всегда были такой. Если у кого-то были на вас планы, безразлично, какие, вы все равно рушили их с неподражаемой безоглядностью. Вы никогда не нуждались в помочах, вас надо было только подтолкнуть к первому шагу. Вас готовили для прыжка, а вы взлетели. Чего вам еще?

— Может быть, — догадалась Елена, — и вы тоже исполняли предусмотренную роль? Ну да, конечно, ведь это Майя хотела познакомить меня с вами. Вы были своеобразной приманкой, вы надеялись, что вам удастся полностью подчинить меня себе.

— Вы преувеличиваете, Лена, — ответил Кирилл. — Вы слишком взбудоражены, чтобы спокойно все обдумать. Кем вы меня вообразили? Человеком, лишенным всякой совести. Я не позволил бы себе подчинять вас, странно вы выражаетесь.

— Ну да, скажите еще, что у вас не было такой цели. — ощетинилась Елена. — Вы сами говорили, тогда, в ресторане, что хотите заставить меня в вас влюбиться. Не помню, как там точно это звучало. А я была готова поверить вам.

— Я люблю вас. — просто сказал Кирилл.

Секунд пятнадцать, а может, полную минуту — она потеряла счет времени — Елена смотрела на него, не произнося ни слова, потом сказала, обретая спокойствие, с бледной улыбкой:

— Я вам не верю. Вы предали меня в самом начале. Вы думали, что можете запросто играть мной? Что же, пожалуй, так все и вышло. Впрочем, теперь, действительно, безразлично.

— Я не хотел играть вами. — сказал Кирилл, потемнев лицом. — Но сегодня, Елена! Сегодня-то ваш день. Это была полностью ваша идея, смотрите, — он обвел рукой пространство площади, на котором собралась внушительная толпа.

Художники уже подвозили полотна, выставляя их на всеобщее обозрение, блики фотовспышек высвечивали на мгновение знаменитостей из разноперого сборища, десятка два телекамер с разных ракурсов фиксировали происходящее, в толпе шуровали бойкие личности с диктофонами и блокнотами в руках.

— Да, сегодня мой день. — подтвердила Елена равнодушно. — Благодарю вас, что нашли время присутствовать на празднике.

Елена глянула на часы и поспешила прочь от Кирилла, обмениваясь приветственными репликами со знакомыми, кивая тем, до кого кричать оставалось далековато, и все искала в толпе одно лицо. Но его не было.

— Привет, — Майка вынырнула откуда-то слева, уцепилась за рукав. — Ох и тусовку ты организовала.

— Отцепись от меня, пожалуйста, — ровным голосом сказала Елена и с силой разжала ее пальцы.

— Элен, ты чего? — недоуменно вопросила Майка, но возглас ее был смыт волной шума, Майя так и осталась стоять на месте.

— Загордилась, — сказала Майка презрительно, дрогнувшим голосом, и покривила губы, а на глаза навернулись слезы жгучей обиды.

Елена остановилась как вкопанная:

— Ты, значит, тоже ничего не знала?

Она как-то уже забыла, что сперва и мысли не хотела допускать о виновности Майки.

— О чем? — в круглых глазах Майи сидело по громадной слезе, готовой вот-вот переполниться.

— Разве не ты втащила меня на помост, то есть, на подиум, тогда, в галерее?

— Ах, вот оно что.

— Ты надеялась, речь об этом никогда не зайдет? — пробормотала Елена. — Ты надеялась, что я никогда не узнаю о вашем сговоре с Кариной. Или ты будешь все отрицать? Не трудись, Кирилл все подтверждает.

— Кирилл подтверждает, — ядовито усмехнулась Майя, — что ж, значит, ему можно верить. Так оно в общих чертах и было. Только не надо таких громких слов. Почему ты не спросишь меня о моих мотивах?

— А ты? Ты спрашивала меня о мотивах? — задохнулась Елена. — О моих намерениях тебе было что-то известно? Эх, Майя, как ты могла так подставить меня. Чем же я провинилась перед тобой?

— Хорошенькое дельце, — бросила Майя. — Провинилась, подставить. Скажи еще, тебе все это не нравилось. Скажи, что ты не была счастлива, когда тебе открылись такие возможности. Поверь, я хотела самого лучшего. И действительно, поговорила с Кариной, рассказала о тебе, что ты талантливая, Божьей искрой отмеченная. Ну, мы и подгадали.

— Подгадали. — повторила Елена с горечью. — Я бы не поступила так с тобой.

— Давай без этих твоих красивостей. — слезы Майи высохли. — Ты слишком правильная, вот в чем твоя беда. Прешь как… Я не знаю… Бульдозер, слепо и прямо, не замечая никого и ничего вокруг. Слава Богу, что люди не все такие, как ты, вычерченные по линейке.

— Даже не пытайся заставить меня благодарить тебя. Мои прямые мозги не в состоянии понять твоей изощренной, изогнутой диалектики. Прости, Май.

Майя что-то еще кричала ей вслед. Но Елена больше не слушала. Все верно, она слишком правильная. Слишком однозначная. Слишком легко выносящая приговоры. Бульдозер. Это она и есть тот бульдозер, которым давят, сминают, ломают. Но кто ломает? И из каких побуждений? Разумеется, из самых лучших. То, от чего она хотела избавить окружающий мир, оказывается, сидит в ней самой. Или все правильно? Бульдозером не рождаются, бульдозеры конструируются. Ведь назначение бульдозера — сминать. Он, можно сказать, младший брат танка. Танк, только мирный. Ты этого хотела, Елена?

На полотне то ли ядерные клубы пыли, то ли какие-то хвосты пересекают горизонт крест-накрест. Непопулярная тема. Рядом лимонно-желтое солнце садится за стилизованные русские лохматые и тяжелые леса, костер прорезает густеющий мрак вдалеке, за речкой. Если бы не солнце-лимон, такое неуместное на этой картине, она была бы, может, и ничего. Плоскости, нарезанные на разноцветные квадраты, круги и треугольники. Стало уже так банально, ничего не говорит ни уму, ни сердцу. Сирени и подсолнухи, беззаветно и однообразно любимые художниками. И, разумеется, бесконечные осени в скверах и улицы под дождем, слишком общие, чтобы угадать в них настоящие места с названиями и живыми людьми. Посреди всего этого разгула воображения — десяток неизменных картинок с вишневыми губами, бутылками и рюмками, шляпами и зеркалами, в которых отражены острые профили женщин.