Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

— Поле для сбора урожая вы ему тоже подарите?

— Ха-ха. Трактор из «Костко». Такой симпатичный, ты бы видела! Идеально по размеру подходит.

— Мам, ты не забывай, что мы им тоже подарки приготовили. И родители Брюса. И папа.

— О… мне сказали в «Костко», что тракторы быстро раскупают, так что ты можешь сегодня решить, да или нет?

— Привет, дорогая.

— Нет!

— Что нет?

— Не нужны нам больше подарки!!

— Что ж, если ты так хочешь…

— Мам, это уже слишком.

— Я просто выбираю мелочовку, чтобы положить в рождественские чулки.

— В прошлом году твоя мелочовка не влезла в чулки! Пришлось свалить всё внизу. Это не мелочовка, а хлам, который потом скапливается кучами!

— Но Рождество же. У нас тут в книжном продаются такие хорошенькие куколки для кукольного театра. Думаешь, Люси понравится?

— Куколки для кукольного театра… ладно.

— А еще у них есть целый театр с декорациями, прелесть!

Рождество пришло и ушло. Я две недели разгружала подарки стараниями наших щедрых родственников. Вскоре наступил мой день рождения, который всегда наваливается, как похмелье, через несколько дней после Нового года. Мама с Ларри остались с детьми, чтобы мы с Брюсом смогли пойти в ресторан поужинать. Перед уходом мы ели торт, а дети спели мне «С днем рождения тебя». Когда с тортом было покончено, я пошла собираться, Ларри с Брюсом сели смотреть баскетбол, а мама развлекала детей.

Люси была поражена, что мы ели десерт до того, как пойти ужинать.

— Десерт перед ужином, — покачала головой она. — Не каждый день такое увидишь.

— У твоей мамы на всё свое мнение, — ответила моя мать. — Надеюсь, у нее осталось место для всех этих шикарных французских деликатесов. Когда-нибудь и я тебя свожу во французский ресторан. Будем есть улиток и лягушачьи лапки.

— Фууу! — потрясенно протянула Люси. — Как же мы у них лапки отдерем? Нет, я такое есть не буду.

— Когда вырастешь, за обе щеки будешь уплетать, — сказала мама. — А пока будем есть французские блинчики.

— Они как наши блинчики, только маленькие?

— Да.

— О, тогда хорошо.

— И мясо по-бургундски. А еще кассуле. И пом фрит! Знаешь, что такое пом фрит?

— Нет, — зачарованно пролепетала Люси.

— Картошка фри, — ответила мама таким голосом, будто начинала сказку.

— Ладно, пошли, — вмешалась я.

— Удачи, — бросила мама нам вслед, — попробуйте жареного цыпленка, говорят, вкусный.

Брюс поцеловал детей и пошел к выходу, уставившись в пол.

— Мама сказала, что цыпленок там вкусный, Брюс! — повторила я, пытаясь оправдать его молчание, которое мне показалось грубостью. В последнее время игра в молчанку у нас стала обычным делом. Брюс замыкался в себе, отчего мать нападала на него с пугающим энтузиазмом.

— Понял, — безжизненно ответил Брюс.

Ужин не то чтобы удался. Мы устали, у нас был четкий срок, когда нужно быть дома. Оба простудились — возможно, грипп. Мы не были в настроении идти ни в какие рестораны, но тем не менее сидели за столом в «Кафе Кампань», отдавая дань хваленой американской традиции — супружескому «свиданию» в ресторане. У женатых людей необходимость идти на супружеское свидание вечно надоедливо жужжит где-то на периферии сознания, как необходимость где-то провести новогоднюю ночь — у неженатых.

И судя по рассказам, все проводили эти свидания весело — так же как все якобы веселились в Новый год. «О, вечер на свободе!» — запевали высокообразованные, хорошо одетые счастливые пары из числа наших знакомых, словно большего удовольствия нельзя было и придумать. «Нам было так тяжело, — признавались они, — мы не могли находиться в одной комнате. Но потом установили традицию ходить на свидания раз в неделю, и теперь всё в полном порядке!»

На самом деле супружеское свидание, как и любое вынужденное развлечение, не имело ничего общего с развлечениями настоящими. В нашем случае такие свидания лучше всего удавались, когда орбитальное притяжение ресторана не срабатывало и мы шли куда-то еще. Однажды, хотя ни я, ни Брюс в гольф не играли (мы вообще-то гольф ненавидели), нас каким-то чудом занесло на поле. И признаться, лупить по мячам при свете прожекторов было приятнее, чем вести утомительные, надуманные и вымученно веселые разговоры в ресторане.

Как и положено потомку норвежских фермеров, Брюс терпеть не мог рестораны. Для него это было делом принципа — или генетической особенностью. Я же, не имея в родословной норвежских фермеров, рестораны любила. «Любила» здесь употреблено в типично американском значении, то есть «мне казалось, я должна была их любить». Да, мне казалось, я должна была любить рестораны. Потому что рестораны — это якобы романтично. В итоге все эти «должна была» и «якобы» складывались в странную пирамиду навязанных себе же обязательств.

Брюс выглядел так, будто вот-вот упадет со стула от усталости, поэтому я развлекала его шутками о его редакторах, с которыми была знакома. Я стала сравнивать их с различными животными: лаской, хорьком, крысой. Это были не самые умные шутки в мире, но мне по крайней мере удалось вывести его из ресторанного ступора, который сегодня был хуже обычного.

— Может, тебе на встречи с собой кусочки сыра брать? — заключила я сравнение одного редактора с крысой. — Он бы сразу бежал в норку прятать сыр. А потом писал бы тебе разгневанные письма. — Я улыбнулась. Попытки компенсировать неразговорчивость Брюса своей болтовней мне самой были неприятны.

— Может быть, — ответил он, но не развил предложенный мною образ, как сделал бы, если бы мы сейчас сидели дома и ели хлопья за завтраком. Рестораны каким-то образом буквально лишали его способности говорить. Кажется, раньше он таким не был. В моем присутствии он раскрывался. Но в последнее время это прекратилось.

Со стороны могло показаться, что я умиротворенно нарезаю курицу и пью вино. Но в реальности с моего края стола сгущались тучи. Мне хотелось, чтобы Брюс желал меня страстно и безнадежно. Разумеется, это было исключено. Я была его женой, а значит, слишком хорошо ему знакомой. Но мне хотелось быть безупречной и чтобы меня за это обожали — а любому дураку понятно, что нельзя быть знакомой и безупречной одновременно. Я устремила на него взгляд, полный ненависти.

— Что? — спросил он. Самый зловещий вопрос в брачном лексиконе. И на него, разумеется, был лишь один ответ, который знают все, кто когда-либо состоял в браке.

— Ничего, — ответила я.

Он положил вилку, почти неслышно брякнув ей о стол, — незаметный звук, на языке женатых людей означавший «этот ужин и так обходится мне в копеечку, так обязательно портить его тем, что ты сейчас собираешься сказать?». Да, и еще «оставь меня в покое, ради бога».