Мария-Антуанетта. Верховная жрица любви - Наталия Николаевна Сотникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Достаточно того, что я последовала зову своего сердца в выборе воспитательницы, и я не желаю, чтобы выбор воспитателя дофина зависел от моих друзей. В этом я несу ответственность перед подданными.
Похоже, теперь королева более внимательно прислушивалась к обвинениям людей против ее окружения.
Отношения между королевой и Габриэль де Полиньяк в особенности ухудшились, когда де Водрей и все семейство начали осаждать королеву осенью 1783 года, чтобы она способствовала назначению де Калонна на пост Генерального контролера финансов. Хотя, казалось бы, этот блестяще одаренный человек был просто предназначен судьбой для этой должности, Мария-Антуанетта по какой-то неведомой причине просто не переносила его, считая интриганом. Однако король уступил давлению финансовых кругов, и это лишь способствовало отдалению королевы от своего окружения. Когда де Калонн все-таки был вынужден покинуть этот пост, тому предшествовала ожесточенная битва между кланом де Полиньяков при поддержке де Водрея, пытавшимся сохранить министра, столь снисходительного к их колоссальным долгам, и королевой, жаждавшей его крови. После этого положение Жозефа-Гиацинтта в Версале ослабело, и он под благовидным предлогом стал проводить больше времени за границей. Неизменной оставалась лишь его дружба с графом д’Артуа.
Королю также начала претить наглость де Водрея, и он перестал терпимо относиться к нему. Как только пришлось прибегнуть к политике экономии, Людовик решил отменить должность Великого сокольничего. Несколько месяцев спустя обанкротился банкир и друг графа, барон де Сен-Джеймс, казначей морского флота и один из финансистов зарождавшейся промышленности севера Франции. У него был роскошный особняк на Вандомской площади, но ему не давал покоя замок Багатель, и он решил переплюнуть брата короля, построив неподалеку, в Нейи, небольшой замок с великолепным парком на 12 гектарах. Когда архитектор поинтересовался, каковы пожелания заказчика, тот, не мудрствуя лукаво, промолвил.
— Делайте, что хотите, лишь бы было дорого.
Предполагается, что эта затея обошлась ему в десять миллионов ливров, хотя некоторые историки считают цифру заниженной. Банкротство барона де Сен-Джеймса в феврале 1787 года повлекло за собой неприятные разорительные последствия для многих, в том числе и для де Водрея. Когда мадам де Полиньяк обратилась к королю с просьбой оказать помощь ее любовнику, тот сухо отрезал:
— Ему остается только заплатить долги, я не склонен более нести ответственность за его сумасбродства[50].
Кредиторы не давали проходу де Водрею, ста тысяч ливров, которые ссудил ему граф д’Артуа, хватило лишь на уплату самых неотложных долгов. Уже летом 1787 года ему пришлось продать свой замок Жаннивильер, а парижский особняк был опечатан судебными исполнителями. Были проданы с аукциона мебель и коллекция предметов искусства, хозяин оставил себе лишь четыре портрета кисти Веже-Лебрён. Лишенный своего поста Великого сокольничего (герцогу де Полиньяку одновременно пришлось распрощаться с чрезвычайно доходной должностью генерального директора почты), де Водрей убыл в Италию, где предался наслаждению лицезреть великие художественные ценности. Когда примерно через год он вернулся в Париж, ему было негде преклонить голову, и пришлось поселиться в пристройке к оранжерее дворца Тюильри. До начала революции граф редко появлялся в Версале, где королевская чета держала его на расстоянии, ни о каких интригах и речи быть не могло. Теперь он блистал в узком кругу избранных знатоков с изысканным вкусом.
Бегство знати началось тотчас же после взятия Бастилии. Незадолго до этого в Пале-Рояле были сожжены чучела графа д’Артуа и мадам де Полиньяк. Король приказал семейству де Полиньяков и де Водрею уехать из королевства. Прощание было душераздирающим, Габриэль упала в обморок, и ее пришлось нести на руках. Все покинули Париж буквально в чем были, дабы не привлекать внимания, и почти без остановки ехали до границы со Швейцарией. Граф д’Артуа и де Водрей умчались из столицы верхом с тридцатью луидорами в кармане. В Швейцарии они были вынуждены расстаться: граф д’Артуа подался в Турин, к тестю, Сардинскому королю, а де Водрей, переживший самую натуральную смерть души, присоединился к Полиньякам. Его излияния по случаю расставания с близким другом звучали очень изысканно, в лучших традициях культа дружбы той эпохи:
«Я не в состоянии привыкнуть к вашему отсутствию. Клянусь вам, что доказательство привязанности, которое я даю своим друзьям, оставаясь с ними без вас, столь же сильно как то, которое я дал вам, расставаясь с вами без них».
Поскитавшись по Италии, де Полиньяки и граф осели в Вене. Там, примерно через два месяца после казни королевы, 5 декабря 1793 года скончалась Габриэль. Граф де Водрей был буквально сражен ее смертью.
«Я потерял предмет и наперсницу всех моих помыслов, ту, которой и для которой я жил, ту, которая обладала всем очарованием, всеми качествами и всеми добродетелями. Я потерял ее и все еще жив!.. Я есмь не более чем обуза для общества и для себя самого».
Габриэль похоронили на венском кладбище, на памятнике выгравировали надпись: «Скончалась от горя». Де Водрей перебрался в Англию, где через пару лет женился на дочери своего двоюродного брата и стал отцом двух сыновей. После реставрации Бурбонов он вернулся во Францию, где король Людовик ХVIII даровал ему титул пэра и назначил управляющим Лувра. Правда, прожил «чаровник» в воскресшей монархической Франции недолго.
Род Полиньяков не угас, о чем позаботились отпрыски Габриэль. Потомок младшего сына, Мельхиора, граф де Полиньяк, герцог де Валентинуа, женился на Шарлотте Гримальди, дочери князя Монако Луи II, и стал, таким образом, дедом нынешнего князя Монако Альбера II. Титул графини де Полиньяк носит младшая сестра Альбера, принцесса Стефани.
Любопытна судьба одной из внучек Габриэль де Полиньяк по линии ее дочери, Аглаи-Габриэль де Грамон. (1787–1842). В эмиграции ее дед, герцог Жюль де