Сад богов - Джеральд Даррелл

— Верно, — покладисто ответил капитан. — Есть и другие места, сколько угодно. Знавал я девицу, которая была чудо как хороша на верблюде. Бедуинская Берта было ее прозвище.

— Прошу вас, капитан, держите про себя свои воспоминания, — ответила мама, лихорадочно ища глазами Ларри.

— Я думал, вам это будет интересно. Спина верблюда-не самое удобное место, тут требуется навык.

— Меня не интересуют навыки ваших знакомых женского пола. А теперь извините, мне надо пойти заняться столом.

Все новые экипажи под цоканье копыт подкатывали к нашему крыльцу, и все новые машины исторгали гостей из своего чрева. Комнаты наполнялись причудливым собранием приглашенных. В одном углу Кралевский— этакий озабоченный горбатый гном-рассказывал Лене про свое знакомство с Гудини.

— «Гарри, — говорю я ему, мы ведь были близкие друзья, — Гарри, посвяти меня в любые секреты по твоему выбору, я никому не открою. На моих губах печать молчания».

Кралевский глотнул вина и поджал губы, показывая, как они были запечатаны.

— В самом деле? — отозвалась Лена безо всякого интереса. — Да, в певческом мире совсем по-другому. Мы, артисты, охотно делимся своими секретами. Помню, как Крася Тупти сказала мне: «Лена, у тебя такой восхитительный голос, что я не могу слушать без слез. Я научила тебя всему, что умела сама. Ступай, неси миру факел своего таланта».

— Янек тому, что Гарри Гудини был такой уж скрытный. — сухо произнес Кралевский — Я не знал более щедрого человека. Представьте, он даже показал мне, как распилить женщину пополам.

— Боже мой, это, наверно, очень любопытно-быть разрезанной пополам. — задумчиво сказала Лена. — Вообразите: одна половина беседует с епископом, а у второй в это время роман в соседней комнате. Вот потеха!

— Это всего лишь иллюзия, — объяснил Кралевский, зардевшись.

— Как и вся наша жизнь, — с чувством произнесла Лена. — Как и вся наша жизнь, друг мой.

От столиков, где стояли напитки, доносились пьянящие звуки. Хлопали пробки шампанского, и светлая влага цвета хризантемы наполняла фужеры, весело шипя пузырьками; крепкое красное вино, густое, как кровь мифического чудовища, с бульканьем лилось в кубки, покрываясь витиеватым узором из розовых пузырьков; холодное белое вино, мерцая брильянтами и топазами, звонкой припрыжкой устремлялось в бокалы. Прозрачная, чистая анисовка напоминала безмятежное горное озерко, но вот в нее доливают воду, и в рюмке, точно по мановению волшебной палочки, рождаются мутные вихри, сгущаясь в летнее облачко цвета лунного камня.

Затем мы перешли в помещение, где нас ожидало великое обилие яств. Бывший дворецкий короля, тщедушный, как богомол, командовал крестьянскими девушками, занятыми сервировкой. Спиро, сосредоточенно хмуря брови, старательно разрезал птицу и окорока. Кралевского притиснула к стене могучая, как у моржа, туша Риббиндэйна; пышные усы полковника нависали шторой над его губами, а выпученные глаза сверлили Кралевского парализующим взором.

— Гиппопотам, или речная лошадь, — одно из самых крупных четвероногих африканского континента, — рокотал полковник, словно читая лекцию в классе.

— Да-да… фантастический зверь, несомненно одно из чудес природы, — поддакивал Кралевский, лихорадочно высматривая пути для бегства.

— Когда стреляете в гиппопотама, или речную лошадь, — продолжал рокотать полковник Риббиндэйн, не слушая его, — как мне посчастливилось делать, цельтесь между глаз и ушей, чтобы пуля поразила мозг.

— Да-да, конечно, — соглашался Кралевский, загипнотизированный выпуклыми голубыми глазами полковника.

— Бабах! — крикнул полковник так громко и неожиданно, что Кралевский едва не выронил тарелку. — Вы попали между глаз… Шлеп! Хрясь!.. Прямо в мозг, понятно?

— Да-да, — подтвердил Кралевский, давясь и бледнея.

— Хлюп! — не унимался полковник. — Мозги брызжут во все стороны.

Кралевский в ужасе зажмурился и отставил тарелку с недоеденной порцией молочного поросенка.

— После чего он тонет. — продолжал полковник Риббиндэйн. — Идет прямо ко дну реки… буль, буль, буль. Затем вы ждете сутки-знаете, почему?

— Нет… я… э… — промямлил Кралевский, глотая воздух.

— Вспучивание, — удовлетворенно объяснил полковник. — Вся эта наполовину переваренная пища в его желудке, ясно? Она разлагается и выделяет газ. Брюхо раздувается, точно воздушный шар, и бегемот всплывает.

— К-как интересно, — пробормотал Кралевский. — Но если позволите, я…

— Чудно с этим содержимым желудка, — задумчиво произнес полковник Риббиндэйн, игнорируя попытки собеседника совершить побег. — Брюхо раздувается вдвое против обычного, и когда вы его вспорете-ш-ш-ш-ш! Все равно что вспороть цеппелин, наполненный нечистотами, ясно?

Кралевский прижал ко рту носовой платок и озирался с мукой во взгляде.

— А вот со слоном, самым крупным четвероногим африканского континента, поступают иначе, — знай себе рокотал полковник, отправляя в рот кусок поджаристого поросенка. — Вообразите, пигмеи вспарывают ему брюхо, залезают внутрь и пожирают печень-сырую, с кровью… можно сказать, живую еще. Чудной народец, эти пигмеи… туземцы, что там говорить…

Кралевский, приобретя нежный желтовато-зеленый оттенок, прорвался наконец на веранду и замер там в лунном свете, хватая ртом воздух.

Молочные поросята исчезли, от бараньих и кабаньих окороков остались белые кости; грудины и ребрышки цыплят, индюшат и уток лежали, точно остовы опрокинутых лодок. Джиджи, отведав по настоянию мамы всего понемногу и заявив, что в жизни не едал ничего даже отдаленно похожего, затеял с Теодором состязание-кто поглотит больше печений «Таджмахалская услада».

— Изумительно, — невнятно произнес Джнджи с полным ртом. — Просто изумительно, дорогая миссис Даррелл. Вы олицетворяете верх кулинарного гения.

— Что верно, то верно, — подтвердил Теодор, хрустя очередной «Таджмахалской усладой». — Превосходнейшее печенье. Что-то в этом роде делают в Македонии… э… гм… но тесто на козьем молоке.

— Джиджи, ты в самом деле сломал ногу при левитации или как это называется? — спросила Марго.

— Нет, — скорбно ответил Джиджи. — Будь это так— не обидно, хоть причина уважительная. Нет, в этом проклятом дурацком отеле, где я жил, в спальнях стеклянные двери, а на балконы поскупились.

— Совсем, как здесь, на Корфу, — заметил Лесли.

— И вот однажды вечером я забыл об этом, решил выйти на балкон, чтобы проделать дыхательные упражнения, а балкона, сами понимаете, не оказалось.

— Вы могли убиться насмерть, — сказала мама. — Берите еще печенья.

— Что такое смерть? — вопросил Джиджи с пафосом. — Метаморфоза-вы меняете кожу, только и всего. В Иране я погружался в глубокий транс, и мой друг смог получить неопровержимые доказательства, что в предыдущей жизни я был Чингисханом.