В ее сердце акварель - Юлия Климова

«Честно говоря, чем дальше, тем сложнее оставаться джентльменом. Но не беспокойся, у меня железная сила воли», – вспомнились слова Кирилла, и Леся улыбнулась.

– Он взрослый парень. В таком возрасте хочется серьезных отношений, – произнес Василий Петрович и добавил: – Наверняка его мамаша уже требует внуков. – Кривая усмешка скользнула по лицу Дюкова, и он бросил на Лесю быстрый взгляд: – Молчишь? Не желаешь обсуждать? – Хлопнув ладонью по столу, он громко расхохотался. – Я знал, я знал, что ты такая! Обещай пойти к Кравчикам с распущенными волосами, пусть видят, какая ты красавица!

В его смехе и голосе было столько почти детского счастья, что Леся сразу кивнула. Шаловливая радость вспыхнула в душе и разлилась по телу, не оставляя места волнению. Даже самому маленькому. Будто уверенность и гордость Василия Петровича волшебным образом оградили ее от проблем внешнего мира. Теперь спутником по дороге к дому Кравчиков станет удивительное спокойствие, столь необходимое для знакомства с семьей Кирилла.

– Через час начну собираться.

– Благословляю тебя на великие подвиги, – торжественно произнес Василий Петрович и, бросив презрительный взгляд на морс, подхватил бокал красного вина.

На сборы Леся не потратила много времени, она практически не пользовалась косметикой, и лишь минута потребовалась на румяна и блеск для губ. Платье струилось по стройной фигуре, густые волосы рыжим облаком лежали на плечах, туфли добавляли пять сантиметров роста, сердце стучало бодро, устремляясь к новым впечатлениям и пока еще не до конца понятным чувствам.

– Хороша-а-а, – протянул Василий Петрович, встретив Лесю в гостиной. – Слишком бледная помада, но все равно хороша.

– Спасибо. – Леся мягко улыбнулась, взяла у дяди пакет со сменными туфлями и подарком, автоматически поправила волосы и поймала свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. Пожалуй, так хорошо она никогда не выглядела. Это первое особенное платье… «И вечер особенный». – Я пойду. Честно говоря, не знаю, когда вернусь.

– Ничего. Отдыхай, сколько нужно. Надеюсь, накормят тебя там сытно. А то все же ты слишком тощая, будто тебе десять лет одну вяленую воблу давали. А у Сашки небось дочурка – наливное яблочко. Не сомневаюсь. Так всегда бывает. – Василий Петрович широко улыбнулся, подался вперед и тише, точно по секрету, добавил: – В сказках бывает. Даже если мачеха добрая. А почему? А потому что против сиротской судьбины не попрешь. Вообще против судьбы не попрешь. Так-то вот. – Выпрямившись, он деловито похлопал Лесю по плечу. – Ступай, Золушка, на бал, принц заждался. А у меня кофе стынет.

Развернувшись, Василий Петрович поплыл к лестнице, из чего можно было сделать вывод, что сейчас он займет привычное место на балконе. Леся не сомневалась: цепкий взгляд дяди проводит ее, как всегда, до деревьев, и уж только потом Василий Петрович вспомнит о кофе. Мысленно уносясь на другой край деревни – к соснам, Кириллу и дому Кравчиков, – Леся направилась к двери.

– Ты вернешься очень скоро, – прошептал Василий Петрович, неторопливо поднимаясь по ступенькам, поглаживая эспаньолку. – Максимум через полчаса явишься. На погибель, как известно, много времени не требуется. Погибель – дело быстрое. Как же долго я ждал этого дня…

В любом незнакомом обществе Глеб чувствовал себя как рыба в воде. «Жаль, собрались одни стариканы, а то Еве пришлось бы поревновать. Уж я бы подразнил ее от души, голубку сизокрылую».

Выпив пару бокалов виски, обойдя гостиную по периметру, «налюбовавшись» картинами, которые наверняка имели баснословную цену, познакомившись с хирургом Лознером, поговорив с ним о вероятности жизни после смерти, Глеб уселся рядом с тетей Фаей и от души налил ей полный бокал шампанского.

– Благодарю покорно, – ласково произнесла она и сделала два смелых глотка.

«Везет мне на старушенций».

С первого взгляда было ясно, что Кравчики живут на широкую ногу и ни в чем не нуждаются, Глеб рассчитывал на отличный ужин с мясом и икрой. Соленья и пироги многоуважаемой Елизаветы Ильиничны, безусловно, вне конкуренции, но почему бы не порадовать себя изысканными блюдами на тарелочках с золотой каемочкой. Сейчас бы тартар из маринованного лосося с моцареллой и томатами или телятину с перечным соусом и овощами гриль.

«Обстановка на пять с плюсом. Такой домина – неделю убирать нужно… В лучшем случае».

Гостиная напоминала бальный зал, по одной из стен даже тянулись огромные зеркала в тяжелых узорчатых рамах. Всего было слишком: и царственных кресел, и красных бархатных ковров, и хрустальных люстр, и портьер с золотыми кистями, и блеска, и света. Но великолепие отчего-то навевало скуку.

– Живенько, как в музее, – резюмировал Глеб, барабаня пальцами по резному подлокотнику.

– Что вы сказали?

– Отличная музыка!

– Как вас зовут, молодой человек?

– Глеб!

– Не нужно кричать, я прекрасно слышу. А меня – Фаина Борисовна.

– Извините за крик, – щедро улыбнулся Глеб, придвигая свое кресло ближе к разомлевшей старушенции. – К вам он совершенно не относится. Я, знаете ли, временами бываю на стройке, я архитектор. И приходится орать так, что уши закладывает. Издержки профессии.

– Тогда я вас прощаю. – Тетя Фая кокетливо подмигнула Глебу и обмахнулась тонким глянцевым журналом с фотографиями знаменитостей на обложке. – А то некоторые, проявлю дипломатию и не стану называть имен, полагают, что у меня проблемы со слухом. А впрочем, что за тема. Чушь!

– Виновница торжества задерживается, и Ева тоже, – непринужденно произнес Глеб.

– Прихорашиваются, – ответила тетя Фая и поправила брошку-лилию на груди. – Я уже не занимаюсь этими глупостями давным-давно, жалко времени.

– Мне кажется, вам это и не нужно.

– Что вы сказали?

– Вам это совершенно не нужно!

– Льстец!

– Да, я такой. – Глеб кивнул и получил заслуженный взгляд обожания.

Благодаря тете Фае он уже через десять минут знал, что муж Евы – абсолютно непримечательная личность, «мутный образец помеси моли и богомола», что этой семье давно нужна «новая кровь, непременно горячая», что во времена молодости Фаины Борисовны «подарки не складывали бездушно на столик при входе, а дарили лично, непременно поцеловав именинника или именинницу в щеку». И когда в зале появился Юрий Григорьевич Алпатов, Глеб уже понимал, кто перед ним. Собственно, он для того и пришел на полчаса раньше, чтобы разведать обстановку.

– Ну и как он вам? – прошептала тетя Фая, подавшись вправо, сморщив покрытый пигментными пятнами нос. – Я бы, честно говоря, ни за что не легла с ним в постель.

– Признаться, – усмехнулся Глеб, – я бы тоже.

– Вы даже не представляете, какое счастье, что на этот раз он не привез свою вечно тявкающую собачонку. Она ужасно невоспитанная. Постоянно ждет подачки со стола, путается под ногами… Два раза я чуть не упала из-за нее, а в моем возрасте такие рискованные пилотажи категорически противопоказаны. Шейки бедра, знаете ли, на дороге не валяются, их беречь нужно. – Фаина Борисовна раздраженно хмыкнула и дернула плечом. – Избалованное животное. А вот Алпатов ее обожает, сажает на колени и кормит, приговаривая ласковые слова. «Красавица моя, как ты провела день без меня?» Мне кажется, если бы он то же самое говорил своей жене, то у них бы давно появились дети. Да, дети рождаются не от слов, но все же… Не сомневайтесь, я еще помню, от чего они рождаются. Как же зовут его собачонку? – Фаина Борисовна сморщила лоб и возвела глаза к потолку. – Нет… Невозможно вспомнить! Имя дурацкое и слишком длинное. Говорят, хозяин и собака всегда похожи. Чушь, скажу я вам. Она, по крайней мере, живая, а он… – Фаина Борисовна многозначительно подняла брови, усмехнулась, откинулась на спинку кресла и вновь принялась обмахиваться журналом.