Игра в метаморфозы - Бернар Миньер

– Чай? Кофе? – спросил официант.

– Кофе, пожалуйста, без молока и без сахара. Благодарю вас.

Под столом снова задергалась левая нога. Рассудок был на грани взрыва. В течение минуты ее не отпускало желание отправиться в спортзал, если он тут был, и сбросить напряжение на тренажерах. Но тут запищал телефон: пришло сообщение от Адриана.

Позвони мне, как только сможешь.

Лусия так резко поставила чашку с кофе, что несколько капель пролились на белоснежную скатерть, а соседи недоуменно уставились на нее. Он не написал «Я ничего не нашел» или «У меня кое-что есть». Нет, он написал «Позвони, как только сможешь».

Что она сразу и сделала.

– Адриан?

– Привет! Я узнал все, о чем ты просила. Видишь, я не тянул резину.

В его голосе ощущалось возбуждение, которое тотчас же встревожило ее.

– Ну и?..

– Я нашел оригинал всех твоих мизансцен, Лусия, – сказал он. – Честно говоря, это невероятно.

* * *

Войдя в зал, Саломон Борхес увидел за столом Лусию Герреро. Она помахала ему рукой, и сердце Саломона забилось чуть быстрее. Лейтенант говорила по телефону. Вернее, слушала. И по блеску ее глаз и воодушевлению, читавшемуся на лице, он догадался: есть новости.

Он поздоровался с девушкой у входа и уселся напротив Лусии.

– Спокойно, Адриан, – говорила она. – Объясни, как ты пришел к такому выводу. Объясняй, как шестилетнему ребенку или тому, кто совсем не разбирается в живописи.

Саломон сглотнул. Адриан нашел оригинал картины…

* * *

– То, что ты сказала мне вчера по телефону, сразу натолкнуло меня на мысль о картинах эпохи Ренессанса или барокко. Когда же я увидел расположение тел, их томные позы и красную и зеленую ткань на снимках, что ты мне прислала, моя убежденность только окрепла, – говорил в трубке Адриан Санс. – Конечно, это мог быть и другой период, я точно сказать не могу… Но в живописи той эпохи есть и лиризм в фигурах, и огромное внимание к анатомии тел и к позам…

Он что, собрался в восемь утра прочесть им лекцию по истории искусства? Лусия подалась вперед, Саломон тоже, и она положила телефон на стол между ним и собой, не решаясь включать громкую связь из-за людей, сидевших за соседними столиками.

– Адриан… – прервала его она.

– Да… Короче, я ввел фото с мест преступлений в «Гугл» и начал расследование.

Вот черт! Как же ей это не пришло в голову? Это же так очевидно!

– И поисковик ответил, что одно из изображений представляет собой смерть Гиацинта, сюжет, заимствованный из «Метаморфоз» Овидия, и предложил мне похожие изображения. Одно из них находится в Мадриде, в музее Тиссена-Борнемисы, но там тела расположены по-другому. Я пока не нашел картины с точным совпадением, но убежден, что она существует и что все наши мизансцены – это иллюстрации к «Метаморфозам» Овидия. Они служили главным источником вдохновения для художников эпохи Возрождения и барокко, если не считать библейских сюжетов. Я еще покопался, нет ли работ с описанием огромного количества картин, созданных после выхода в свет «Метаморфоз». И нашел одну книгу, где собрано около двухсот полотен, написанных в Италии, Испании, Франции и в странах Севера между концом шестнадцатого и началом восемнадцатого века и вдохновленных «Метаморфозами». Это «„Метаморфозы“ и искусство барокко» Аристида де Артиньяно. Я ее скоро получу.

– Блестящая работа, Адриан, – сказала Лусия. – Осталось только понять, почему убийца выбрал именно эти полотна…

– Ну это уже ваша забота. Но я тоже подумаю.

Она поблагодарила Адриана и посмотрела на Саломона. Брови у того так нахмурились, что почти закрыли глаза.

– Этот Адриан – не просто коллега, ведь так?

Лусия была удивлена и раздражена его бесцеремонностью, тем более что никакого отношения к делу это не имело.

– Что тебя заставило сделать такой вывод?

– Что-то в манере разговора с ним… Извини, – прибавил он, заметив ее потемневший взгляд, – я, кажется, влез не в свое дело… Давай сосредоточимся на том, что только что услышали. Это очень важное открытие, Лусия. Может быть, и цитата в письме тоже из «Метаморфоз» Овидия. Ты читала «Метаморфозы»?

Она помотала головой.

– Я мало что читаю, кроме книг по криминологии.

Саломон еле заметно улыбнулся и снова посерьезнел.

– А вот я наоборот. Как сказал э-э… Адриан, «Метаморфозы» были одним из главных источников вдохновения для художников эпохи Возрождения. А Овидий черпал материал для своих историй в греко-римской мифологии. Надо помнить, что боги древних греков и римлян были такими же неистовыми, сластолюбивыми, ревнивыми и порочными, как и мы, существа человеческие: точнехонько по нашему образу и подобию. Поэтому «Метаморфозы» и напичканы рассказами о супружеских изменах и преступлениях, о кровосмешении и ревности, о мести и жестоких гонениях.

Он помешал ложечкой в чашке.

– Что же до самого Овидия, то самый известный факт его биографии – изгнание из Рима. Эта история – одна из самых загадочных в Античности. Овидий был поэтом известным и обласканным. В те времена в Риме поэтов почитали так же, как у нас сейчас известных актеров. Однако в восьмом году нашей эры его внезапно отправили в изгнание по приказу императора Августа. И не куда-нибудь, а на край света: в город Томы, мрачный и холодный, где население не говорило на латыни и было гораздо менее изысканно, чем римляне. Сейчас Томы находятся на западе Румынии, на черноморском побережье. По получении приказа Овидий должен был на следующий же день оставить жену, семью, друзей и всю свою собственность, проститься со сладкой римской жизнью и карьерой, сесть на корабль и отправиться на самые задворки империи. Он никогда больше не вернется в Рим и умрет в изгнании, в одиночестве, вдали от дома и семьи. Как собака. Там он написал свои знаменитые «Тристии» и «Письма с Понта», письма, пожалуй, самые потрясающие и пронзительные во всей мировой литературе. В те времена место его изгнания, Черное море, называлось Понт Эвксинский.

Профессор опустил глаза, глядя в чашку, и Лусия поняла, что он взволнован. Прошли века, а жестокое наказание, назначенное несчастному поэту императором Августом, все еще потрясало Саломона.

– Эти письма – крик боли, крик отчаяния и одновременно мольба. Он умоляет своих старых друзей помочь ему вновь обрести расположение Августа и вернуться в Рим. Или, по крайней мере, пусть будет изгнание, но не в таком ужасном месте. В Томах долгие и морозные зимы, там замерзают реки, а снег, который в Риме видели только мельком, покрывает и крыши, и стены. Нравы здесь жестокие, постоянно возникают стычки с соседними варварскими ордами, которые подходят