Ангелы террора - Сергей Шхиян

— Еще, еще, — шептала она, когда ее губы отрывались от моих губ. — Ах, как сладко! Как сладко!

Мне было так хорошо, что я намеренно оттягивал продолжение. Нас обоих уже била нервная дрожь, а я все продолжал стоя ласкать ее лицо, шею, плечи. Девушка конвульсивно сжимала своими бедрами мою ногу, чуть заметно, обманывая то ли меня, то ли себя, двигалась вверх-вниз. Ее ягодицы под моей ласкающей ладонью делались то твердыми, то пленительно мягкими. Я уже почти не контролировал ситуацию, сам находясь в полуобморочном состоянии.

— Я хочу! Хочу, чтобы ты сделал мне больно! — задыхаясь, попросила Таня. — Ну, пожалуйста, пожалуйста!

Я понимал, какой боли хочет она, но вместо этого только сильно сжал ее тело, так, что ей стало трудно дышать. Потом подхватил на руки и положил поперек широкой постели. Таня была почти без сознания, она лежала, запрокинув голову, с крепко зажмуренными глазами и пыталась развести ноги. Узкая длинная юбка мешала ей, и она изгибалась, подгибала ноги в коленях, сжимая и комкая руками покрывало.

— Тихо, тихо, моя хорошая, — шептал я. — Это наша первая настоящая ночь.

Я медленно сжимая в ладонях запястья, расшнуровал и снял высокие ботинки. Маленькие ножки в шелковых чулках подрагивали в моих руках.

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол,

И воск слезами с ночника

На платье капал.

Я гладил ее лодыжки и ступни, постепенно пробираясь вверх к расслабившимся икрам. Вместе с моими руками все выше поднимался подол юбки, обнажая затянутые в тонкие чулки ноги. Тьму таинственную и желанную пытались рассеять инстинктивно раздвигающиеся бедра, но юбка и я мешали им разойтись в стороны. Дюйм за дюймом скользила ткань, наконец, обнажив две круглые коленки, выразительные и беспокойные.

Дальше обнажать ноги мне мешали бедра, подол застрял на них в своем движении вверх, и я снова вернулся к ступням и икрам. Таня пыталась как-то помочь, но только слепо двигалась в кровати, не очень понимая, что делать дальше. Я попытался взять себя в руки, сделал несколько глубоких вздохов и, чтобы отвлечься, начал вспоминать недавний бой с революционерами. Однако, как только видел освобожденные от юбки девичьи ноги, все посторонние мысли вылетели из головы. Я опустился перед постелью на колени и начал целовать маленькие ступни, жарко дыша на них через тонкий шелк чулок. У девушки начался оргазм. Она изгибалась, комкала покрывало и лепетала бессвязные слова. Потом затихла, лишившись чувств. Передышка дала мне возможность отдышаться и придти в себя. Чтобы как-то справиться с неразрешимой проблемой узкой юбки, я перевернул недвижное тело на живот, расстегнул на талии десяток обшитых материей пуговиц и не без труда стянул мешающую одежду. Таня постепенно приходила в себя. Я опять положил ее на спину. Теперь на ней оставалась короткая нижняя шелковая юбочка, чулки, пояс и панталоны. От этого кружевного, телесного цвета полупрозрачного сооружения у меня самого чуть не начался оргазм. Панталоны как бы скрывали все, но в то же время делали женское тело таким сексуальным, желанным и манящим, что мне, чтобы успокоиться, пришлось вскочить на ноги и отойти к темному окну.

— Ты обиделся? — спросил меня нежный голосок. — Я тебя чем-то обидела? — повторила Таня, когда обернулся к ней. — Почему у тебя такое странное лицо?

Не отвечая, я торопливо сбросил с себя студенческий мундир и остальное платье и опять опустился на колени перед постелью. Еще до того, как я прикоснулся к ней, Таня застонала, и, наконец, смогла вольно раскинуть ноги. У нее опять начался оргазм, но не такой сильный, как в первый раз.

— Что это было? — слабым шепотом спросила она.

Я не ответил и жадно смотрел сквозь кружева на прекрасную женскую плоть.

— Это и есть любовь? — опять спросила девушка.

Я был больше не в силах сдерживаться, вскочил, бросился на вожделенную женщину и, не снимая белья, только сдвинув в сторону кружевную пену, вошел в нее до самого конца. Таня громко вскрикнула от боли, но в голове у меня поплыл розовый туман, и я не сумел остановиться. Потом у нас начались конвульсии, и я почувствовал, как заливаю ее горячей влагой любви. Она вскрикивала от каждой новой обжигающей струи и, наконец, затихла, Я и сам потерял чувство реальности и даже не освободил девушку от своей тяжести. Мы так и лежали, не разъединившись.

Потом я пришел в себя и перенес вес своего тела на локти. Острота чувств притупилась, но эрекция так и не кончалась, и я начал медленно двигаться в тугой влажной тесноте вожделенной женской тайны. Таня бессознательно двигалась мне навстречу и что-то беззвучно шептала, не открывая глаз. Потом голова ее метнулась по покрывалу, мелькнул и исчез за ресницами оживший взгляд, она тихо и жалобно застонала и внезапно широко открыла глаза. Наши взгляды встретились.

Боже, какие в это мгновения у нее были глаза! Чего в них только не было: любовь, стыд, дерзость желанной женщины, гордость, смирение. Мы несколько секунд, не отрываясь, близко смотрели внутрь друг друга, потом веки ее сомкнулись, я изогнулся, нашел ее губы, раздвинул их языком, и у нас началось медленное, сладостное слияние. Такое со мной, кажется, случилось первый раз в жизни.

Проснулись мы незадолго до полудня и, как мне показалось, так и не успев выспаться. Татьяна Кирилловна томно щурила припухшие веки и светилась изнутри. Она неспешно одевалась, словно давая мне возможность еще раз полюбоваться собой. В ней что-то поменялось, как будто за одну ночь прибавилось женственности. Прожив тридцать лет, даже для себя я так и не смог понять, что такое любовь. Совершенно непонятно, почему вдруг совершенно посторонний человек, не всегда, кстати, вначале нравящийся, делается самым близким, родным и необходимым. Откуда берется страсть к обладанию именно этим существом, внезапная ревность ко всем, что его окружает.

Одеваясь, совершая гигиенические процедуры, слоняясь по нашей антресоли, мы старались невзначай касаться друг друга, без повода улыбались и вели себя, как дети. Даже говоря о самых незначительных, бытовых вещах, мы умудрялись вкладывать в свои слова какой-то иной смысл, что-то личное и откроенное.

— Пора завтракать, — сказала Таня, когда я вдруг начал с нее снимать только что надетую блузку, но не пошевелилась, чтобы помешать мне. — Давай будем благоразумными, неудобно…

— Ты права, — согласился я, отрывая губы от ее теплой груди. — Нужно быть благоразумными. Что подумают хозяева…

— Еще немножко, и пойдем…

— Я не могу от тебя оторваться…

— И здесь поцелуй, я хочу здесь… Тебе они нравятся?

— Очень…

— А какая больше?

— Левая, под ней сердце…

Неизвестно как долго бы затянулось бы наше одевание, если бы в дверь тихо не постучали. Таня мигом упорхнула в ванную комнату приводить себя в порядок, а я, застегнув и одернув форменную студенческую тужурку, открыл дверь.