Бандиты, баксы и я - Наталья Александрова

Вечером второго дня отец позвал меня к телевизору.

— Смотри, что показывают! Наши-то власти совершенно сума сбрендили!

Я пришла и не поверила своим глазам.

Показывали городок аттракционов в парке Культуры и отдыха.Там бегал какой-то человек, стрелял, потом вдруг упал, да так и осталсянедвижим. Ведущая довольно сухо и лаконично сообщила, что неизвестный устроилна рассвете стрельбу в парке и даже пытался стрелять в сотрудников группытеленовостей, но никого не ранил, поскольку к тому времени пистолет былразряжен. После того как неизвестный понял, что обойма расстреляна, он упал ибыл отправлен в больницу с диагнозом — обширный инфаркт.

— Ничего непонятно, — я пожала плечами. — Ктотакой этот псих? И как там оказалась ведущая теленовостей? Как она моглазаранее знать, что он будет стрелять?

— Вроде бы она сказала, что их вызвали, —неуверенно заговорил отец.

Я похромала было к себе, но по дороге сняла трубку зазвонившеготелефона.

— Ты смотрела новости?

От голоса Андрея я мгновенно приободрилась, и даже ногаперестала болеть.

— Смотрела, но не поняла, какое это имеет ко мнеотношение, — ответила я тоном, совершенно недопустимым для деловогоразговора. Мне хотелось ласково шептать в трубку его имя и называть дорогим имилым, а вместо этого нужно было обсуждать какие-то дурацкие новости. Но Андрейничего не заметил, он просто кипел от возбуждения.

— К нашему расследованию это имеет самое прямоеотношение! — крикнул он, и я порадовалась местоимению «нашему» — значит, унас с Андреем уже есть что-то общее… — Ведь тот человек, который устроилстрельбу в городке аттракционов, — это Вахромеев!

— Вахромеев, начальник Строительного управления? —ахнула я. — Да зачем ему это было нужно? Он что, совсем сбрендил?

— Похоже на то…

— А как ты узнал, что это он? — спохватиласья. — Ведь в новостях сказали — неизвестный…

— Ребята знакомые с телевидения сказали. Им наканунезвонок был именно про Вахромеева. Стали бы они группу просто так гонять, еслибы какой-то неизвестный придурок позвонил!

— Что же это? — недоумевала я.

— Самая натуральная подстава! Интрига!

А вообще-то по телефону лучше про такое не говорить. Ты как,завтра можем встретиться?

Нога получше?

Он еще спрашивает! Да к нему я прибежала бы на костылях!

Мы условились встретиться завтра в час дня, и опять ясовершенно забыла, что телефон мой прослушивается.

Около подъезда, где жил Валерий, специализирующийся наподготовке Вовы и ему подобных к деловым операциям, стояли два автобуса — одинмаленький, похоронный, с траурной полосой на боку, и второй побольше — голубой«лиазовский» «пенсионер». Возле автобусов толпились люди в том особенномдвусмысленном возбуждении, какое бывает на похоронах и поминках, — с однойстороны, только что простились с человеком и положено хранить на лице постноевыражение дежурной скорби, с другой — прошлись по свежему воздуху, нагулялиаппетит, а наверху уже накрыт стол, и запотевшие бутылки вынуты изхолодильника, и селедочка изнывает в маслице среди колечек ядреного лука, исалат оливье пока девственно сияет майонезными склонами, и кто-нибудь уже готовпрочувствованно сказать, высоко подняв налитую выше краев рюмку, что покойникочень любил жизнь, а еще кто-то шепотом рассказывает соседке анекдот, и онатихонько смеется, но потом вспоминает, что похороны, и стирает с лица улыбку,возвращая на него постное выражение.

— Вот всегда так, — раздался над самым моим ухомнегромкий голос.

Я обернулась. Рядом стояла высокая сухопарая тетка в лиловоммохеровом берете, с любопытным фокстерьером на поводке.

— Что — «всегда»? — спросила я тетку с интересом.

— Да вот, живет человек один, никому не нужен, никомуне интересен, вроде и родственников нет, а как хоронить — слетятся… Вон ихсколько! Ники, прекрати! — Она дернула за поводок фокстерьера, который,заглядывая в глаза Андрею выразительным взором обаятельного хулигана, под шумокпопытался поднять лапу на его штанину.

Андрей нервно отшатнулся.

— Вы не бойтесь, я за ним слежу, он такой хулиган —глаз да глаз! — В голосе тетки звучала материнская теплота. — Вотведь, — продолжила она, — вроде у Виктора Павловича и не было родни,а тут понаехали. Ну как же, квартира-то хорошая, отремонтированная. Я-то,конечно, не была, — поторопилась она предупредить возможныеподозрения, — а Володька из двадцать седьмого номера заходил один раз задрелью, так говорил — прямо евроремонт! — Последнее слово тетка произнесласо сложной смесью осуждения и восхищения. — Теперь будут разбираться, комуквартира достанется, — продолжила она монолог, одновременно посматривая,не хулиганит ли Ники. — Хотя, может, это и с работы его…

Вы-то не с работы? — осведомилась тетка с проснувшимсяздоровым любопытством.

Люди у подъезда дождались наконец какого-то распоряжения иначали потихоньку втягиваться в дверь. Курильщики поспешно затаптывали окурки,с внезапно проснувшейся преувеличенной галантностью пропуская женщин.

— Нет, мы не… — начала было я, но Андрей опередил меня:

— Это какой Виктор Павлович? Который в ГАИ работал,майор?

— Да нет, — тетка посмотрела на него снедоумением, — штатский он, Виктор Павлович Копылов. Совсем еще нестарыйбыл мужчина…

Я просто физически почувствовала, как напрягся Андрей.

— Да, болезнь не выбирает, — с полагающимсяпечальным вздохом проговорил он, — сердце, что ли? Или печень?

— Да какая печень! — Тетка слегкаобиделась. — У него же машина была!

Я хотела было спросить, какая связь между машиной и печенью,но тетка сама раскрыла мне глаза:

— В жизни я его выпившим не видела!

Какая уж тут печень! Очень был аккуратный мужчина… Намашине-то и разбился… Так вы не с работы, значит? — В глазах у неесверкнуло было законное любопытство, но она увидела, что Ники пытается сожратькакую-то дрянь, забыла про нас и потащила упирающегося фокстерьера в подъезд.

Я обернулась к Андрею. У него на лице было хорошо знакомоемне выражение взявшей след ищейки.

— Копылов! — произнес он с живейшиминтересом. — Виктор Павлович…

— А в чем дело? Кто такой этот Копылов?

— Сейчас, — отмахнулся он, притушив охотничийогонек в глазах, — сейчас, только одну вещь проверим.

Он вошел в подъезд вслед за «родными и близкими покойного».Я, как верная собачонка, тащилась следом, стараясь скрыть хромоту.

Редеющий поток скорбящих взбирался на пятый этаж исворачивал в квартиру номер двадцать девять. Лысый бодрячок, докуривающий возлеоткрытых настежь дверей, сбросив пепел в бумажный кулек, жизнерадостно махнулнам рукой: