Горбачев. Его жизнь и время - Уильям Таубман

В 1970 году Горбачеву было всего 39 лет. Поскольку все остальные ставропольские партийные начальники были значительно старше, с избранием Горбачева, по его собственным словам, “создалась уникальная ситуация”[357]. В 1969 году его чуть не назначили главой ВЛКСМ – по возрасту он еще годился на такую должность, но помешала лысина[358]. Тогда в Москве покровитель Горбачева Кулаков стал продвигать своего ставленника на пост главы Ставропольского крайкома. Горбачева взял на заметку и Юрий Андропов, ближайший сподвижник Брежнева и председатель КГБ. Андропов, сам уроженец Ставрополья, отдыхал в апреле 1969 года в Железноводске. Согласно протоколу встречать его должен был первый секретарь Ставропольского крайкома, однако Андропов “деликатно отклонил визит вежливости” Ефремова, и тогда к нему отправили с этой миссией второго секретаря – Горбачева. Их первая встреча, состоявшаяся в санатории “Дубовая роща”, где Андропов с женой занимали трехкомнатный люкс, была короткой, но потом, с годами, появлялись новые поводы уже для более продолжительных встреч и бесед[359].

Первым секретарям обкомов устраивали особые смотрины лично кремлевские вожди. Биографию Горбачева внимательно изучали секретари ЦК Иван Капитонов и Константин Черненко (позднее – предшественник Горбачева на посту генсека). Беседы с ним проводили Капитонов, Кулаков и члены Политбюро Андрей Кириленко и Михаил Суслов. На Западе Суслова знали как “серого кардинала” и “главного идеолога” партии. Ни на одной из этих нелепых встреч, где разговор шел в основном о пустяках, никто ни словом не обмолвился о том, с какой целью вызвали сюда Горбачева. Решающие слова должен был произнести сам Брежнев, когда Горбачев явится к нему на прием в кабинет на Старой площади, в нескольких кварталах от Кремля.

В начале 1970-х годов черноволосый и густобровый Брежнев был еще очень бодр. Лишь через несколько лет на него обрушатся болезни, которые вскоре превратят лидера одной из двух мировых сверхдержав практически в ходячего мертвеца. А в ту пору это был весьма сообразительный, энергичный и веселый человек с военной выправкой, приятной улыбкой и живым чувством юмора. Он излучал добродушие и умел (как убедился Горбачев в ходе той и последующих встреч) “расположить к себе собеседника, создать обстановку непринужденности”[360]. Брежнев сразу сообщил Горбачеву, что ЦК рекомендует его на пост первого секретаря. И добавил: “До сих пор работали чужаки, а теперь будет свой” (имея в виду, что в Ставрополь до этого направляли руководителей из других областей). Затем Брежнев стал доверительным тоном рассказывать о своем участии в войне и упомянул о невыносимой жаре, стоявшей на юге летом 1942 года, когда Красная армия отступала к Новороссийску. Тогда почтительный, но уверенный в себе Горбачев, который и сам помнил то страшное знойное лето, “подтвердил правильность его наблюдений”.

А затем Горбачев осмелел и, решив использовать момент, попросил Брежнева помочь Ставрополью справиться с последствиями недавних страшных морозов, засухи и пыльных бурь. Тут Брежнев рассмеялся, вызвал по селекторной громкой связи Кулакова и стал ему жаловаться: “Слушай, Федор, кого же мы собираемся выдвигать на первого секретаря? Его еще не избрали, а он уже просьбы забивает, комбикорма требует”. Кулаков тоже в шутку, но нарочито-серьезным тоном ответил: “Ну, так еще не поздно, Леонид Ильич, снять кандидатуру”. После этого Брежнев беседовал с Горбачевым еще несколько часов “на общие темы” – о внешней политике и внутренних делах, словно желал “поделиться своими сокровенными мыслями” с человеком, заслуживающим полного доверия.

1968-й, год Пражской весны, стал поворотным моментом для многих либерально настроенных представителей советской интеллигенции. В том же году начал тайно распространяться (сначала в самиздате, а потом и в “тамиздате”) манифест физика Андрея Сахарова “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”. Будущий помощник Горбачева Андрей Грачев, побывав в Западной Европе с официальным визитом, купил эту книжку, спрятал ее на дне чемодана и пронес через советскую таможню, чувствуя себя “неуютно, как начинающий наркокурьер”. Через несколько лет уже сам Горбачев контрабандой провез домой сахаровскую книжку, чтобы дать прочитать жене[361]. Александр Твардовский, главный редактор либерального журнала “Новый мир”, признавался, что подписался бы под “Двумя тысячами слов” – манифестом Пражской весны. После того как советские танки раздавили Пражскую весну, некоторые советские диссиденты эмигрировали на Запад. Брежневская власть арестовала немногочисленную горстку людей, отважившихся выйти на Красную площадь, чтобы выразить протест против вторжения, и приняла “профилактические меры” против других потенциальных диссидентов: их предупреждали представители КГБ, увольняли с работы и вносили в черные списки, насильно помещали в психлечебницы. Однако люди, внешне остававшиеся законопослушными, внутри себя все равно вынашивали разные крамольные мысли. Просвещенные аппаратчики, которые потом, после 1985 года, станут главными помощниками Горбачева, – Анатолий Черняев, Георгий Шахназаров, Иван Фролов, Вадим Загладин, Олег Богомолов, Георгий Арбатов – продолжали работать в ЦК или смежных с ним ведомствах. А некоторые из них, например Черняев и Арбатов, даже работали консультантами по внешней политике и спичрайтерами самого Брежнева. Открытые диссиденты, как правило, не доверяли таким “партийным реформаторам”. Последние же считали, что реформы можно спустить только сверху, и надеялись, что Брежнев, стремившийся к разрядке отношений с Западом (в рамках которой проводились советско-американские саммиты и подписывались соглашения по контролю над вооружениями), подготовит почву для очередного витка реформ, в которых они наконец смогут сыграть ведущую роль.

Горбачев придерживался главного правила игры – сохранять доверие генсека Брежнева. И он, и все остальные первые секретари обкомов прекрасно понимали: если Брежнев выступит против них, то они лишатся всего[362]. Но у Брежнева имелись разные уровни доверия, а Горбачев с самого начала попал на самый высокий. Накануне его назначения на пост первого секретаря Ставропольского крайкома Кулаков сообщил Горбачеву, что теперь тот войдет в ядро активных “брежневцев” внутри ЦК, в своего рода “группу быстрого реагирования”, призванную защищать генсека от любых попыток критики – например, со стороны премьер-министра Косыгина. Существование такой “группы поддержки” не являлось секретом (что само по себе предотвращало те выпады, для противодействия которым она создавалась), и для новичков, вступавших в ее ряды, даже существовала особая “церемония посвящения”: от них требовалось залпом выпить полный фужер водки. Горбачев отказался это делать, и его новые коллеги насторожились. Но потом он рассказал им о своем продолжительном разговоре с Брежневым, какие генсек явно вел только с вассалами, вызывавшими большое доверие, и, услышав об этом, партийцы оттаяли[363].