Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Временное правительство занялось общедемократическим законотворчеством в первую очередь.

Воззвание Временного правительства от 6 марта, помимо первого пункта о созыве в «кратчайший срок» Учредительного собрания, предусматривало «немедленно обеспечить страну твердыми нормами, ограждающими гражданскую свободу и гражданское равенство»; «озаботиться установлением норм, обеспечивающим всем гражданам равное, на основе всеобщего избирательного права, участие в выборах органов местного самоуправления; «вернуть с почетом из мест ссылки и заточения всех страдальцев за благо родины»[383].

Были сняты все ограничения гражданских прав, в том числе для солдат и инородцев, гарантированы свобода собраний и создания общественных организаций и т. д. «Первостепенную важность конечно же имели политические и гражданские права, — утверждал Керенский. — Была установлена независимость судов и судей. Были ликвидированы все «специальные» суды и все «политические» дела, или дела, связанные с государственной безопасностью, отныне стали подлежать рассмотрению в суде присяжных, как и все обычные уголовные дела. Были отменены все религиозные, этнические и сословные ограничения, провозглашена полная свобода совести… Женщинам были предоставлены те же политические и гражданские права, что и мужчинам»[384].

Ираклий Церетели замечал: «В среде не только социалистической, но и буржуазной демократии жила надежда, что демократии удастся править страной, отказываясь от каких бы то ни было репрессивных государственных мер, применение которых отождествлялось с воскрешением «старых насильственных приемов», ставших ненавистными всему населению»[385].

Шестым марта датирован указ о самой полной амнистии, исключавшей лишь должностные преступления старого порядка. Немедленно были сделаны распоряжения о возвращении за государственный счет всех политических ссыльных и эмигрантов. 12 марта датировано постановление (опубликовано 18 марта) об отмене смертной казни. Министры грозят отставкой, если прольется хоть одна капля крови.

«Бабушка русской революции» Брешко-Брешковская пребывала в умилении: «Я целый месяц ехала через Енисейск, Томск, Пермь и всю Европейскую Россию и могу засвидетельствовать, что за все это время не слышала ни одного грубого слова и не видела ни одного злобного лица. Русские люди пребывали в благоговейном настроении, будучи уверены, что на землю наконец пришла справедливость. Все чиновники куда-то делись. Ничто не препятствовало мирным размышлениям о счастливом будущем»[386]. Подобных идиллических воспоминаний немного.

Керенский развивал бурную активность. «Величайшие вековые юридически революционные деяния выпали счастливчику, — замечал Александр Исаевич Солженицын. — Освобождение всех революционеров из Сибири! (И чтоб унизить старых прокуроров, предписывал им лично освобождать своих вчерашних обвиненных и поздравлять их.) Амнистия! — мечта интеллигентских поколений! И широтой своей захватывающая дух: не только всех политических — но и всех уголовных, кто совершил убийства, ограбления по политическим и религиозным мотивам, и промотание оружия, и всех штрафных военнослужащих перевести в разряд беспорочно служивших. А уголовные, кому не будет прощен полный срок, — те могут идти в Действующую армию, укрепляя ее ряды, а при свидетельстве о добром поведении будут прощены»[387]. На свободе оказалась масса рецидивистов, которых в народе называли «птенцами Керенского». «По всей России весь старый уголовный мир был выпущен на свободу и фатально сгустил первую революционную накипь»[388].

Оркестр и флаги встречают каждую новую группу прибывающих жертв царского режима. «Возвращающиеся ссыльные чувствуют себя героями-победителями, заслужившими, чтобы народ почитал их «освободителями» и «благодетелями», — писал Сорокин. — Здесь есть забавный момент, большинство этих людей никогда не были политическими осужденными, а представляли обычных воров, убийц и рядовых жуликов. Ко всем, однако, относятся как к жертвам царизма»[389].

К чему это приводило, нетрудно догадаться. Уже 2 марта на улицах Петрограда появился приказ по городу за подписью члена ВКГД Караулова: «Все томившиеся в тюрьмах за свои политические убеждения уже освобождены. К сожалению, вместе с тем получили свободу и уголовные преступники. Все эти убийцы, воры и грабители, переодевшись в форму нижних чинов, нагло врываются в частные квартиры, производят незаконные обыски, грабят и насилуют, наводят ужас»[390].

Госаппарат подвергся жесточайшему переформатированию. Причем людьми, не имевшими о нем ни малейшего представления. Особенно тяжелые последствия имели реформы по ведомству министерств, отвечавших за госстроительство — МВД и министерства юстиции — коими, напомню, ведали премьер Львов и Керенский.

Наиболее ответственным ведомством в стране было Министерство внутренних дел, управлявшее регионами и правоохранительными органами. Руководство министерством князь Львов формально осуществлял лично. Но заниматься МВД у него времени не было, князь возложил эту миссию на первого товарища — «первого подвернувшегося под руку сотрудника по Земскому союзу — Д. М. Щепкина, вечно заспанного, совершенно бесцветного юношу, пригодного разве для составления журналов заседаний по несложным вопросам, каковую роль он до того исполнял в канцелярии Государственной думы. — Немудрено, если с таким сотрудником деятельность князя Львова сразу приобрела анекдотический характер»[391]. Набоков соглашался: «Щепкин — добросовестнейший и трудолюбивейший работник, прекрасный человек, полный энергии и bonne volonte[392]. Но он не мог импонировать ни своим опытом, ни общественным авторитетом, ни личной своей индивидуальностью, сам это прекрасно сознавал и в самостоятельных действиях был парализован этим сознанием»[393].