Доктор Вишневская. Клинический случай - Андрей Шляхов

Обошлось без специального репортажа, но в департамент скандальная особа все же нажаловалась. Департамент отреагировал буквально на следующий день (видимо, там тоже не хотели ненужной славы). Главный врач и заместитель по медицинской части получили «самое последнее предупреждение». Обиднее всего было то, что до сих пор никаких предупреждений они не получали, и вдруг на тебе — самое последнее.

Если бы врачей в третьей терапии было много, то главный врач скорее всего прибегнул бы к децимации,[32]столь сильно он был разгневан. Все четверо «дезертиров» получили по строгому выговору и неофициальное предупреждение «не ждать ничего хорошего». Дымкова, считавшая себя незаслуженно обиженной (а есть ли они вообще, заслуженно обиженные люди?), во время утренней конференции начала вопить (да, именно вопить) о том, что их вот, бесправных больничных врачей, «прессуют как хотят», а сотрудники кафедр работают в лучшем случае до часу дня и никто не обращает на это внимания. В качестве примера она привела доцента Вишневскую.

— В четверг позвонила в два часа на кафедру, хотела проконсультировать больного, так мне ответили, что Анна Андреевна давно уже ушла. Вот почему им можно, а нам нельзя?! Чем они лучше нас?!

«Чем они лучше нас?» и «Чем мы хуже их?» — это очень опасные фразы. Сказанные к месту и вовремя, они могут привести к самым ужасным последствиям, вплоть до революции. Послав мысленно Дымковой луч поноса, Анна встала и не выходя «на сцену» громко поинтересовалась Дымковой:

— С каких это пор, уважаемая Раиса Федоровна, в ваши должностные обязанности входит контроль за сотрудниками кафедр? Номер соответствующего приказа не подскажете?

— А мне для этого приказы не нужны! — осклабилась в глумливой улыбке Дымкова. — Справедливость приказов не требует!

Треть аудитории, наиболее радеющая за справедливость, согласно закивала и одобрительно посмотрела на Дымкову. Остальные две трети, в том числе и Надежда Даниловна, ждали продолжения. Надежда Даниловна могла бы (а по идее — и должна была бы) вмешаться, одернув Дымкову, но решила этого не делать. Скорее всего, таким образом она мстила Анне за недавнее выступление на КИЛИ.

— Я могла бы послать вас с вашими понятиями о справедливости по всем известным в России адресам, — Анна грубила намеренно, осознанно, зная, что так до Дымковой дойдет лучше, — но на первый раз воздержусь. А для того, чтобы закрыть эту тему, хочу напомнить, что по работе мне приходится выезжать на консультации, время от времени бывать на защитах и предзащитах, ездить в университет, посещать семинары, собрания и так далее. Поэтому меня часто нельзя найти на кафедре. Кроме того, я много работаю с информацией — пишу статьи, редактирую, рецензирую. Эта работа требует сосредоточенности, и заведующий нашей кафедрой не возражает против того, чтобы я делала ее дома, ведь с таким же успехом я могу на совершенно законных основаниях делать ее в университетской библиотеке. И обратите внимание, Раиса Федоровна, на то, что палат я не веду и в срочном порядке никого консультировать не обязана. Мои консультации — сугубо плановые, для экстренных случаев есть другие консультанты. Мы закрыли эту тему?

— Нет, не закрыли! — ответила Дымкова. — Я вот тоже могу из дома по телефону назначения делать и выписки дома могу писать! Но меня за преждевременный уход склоняют и наклоняют, а вам, значит, можно?

В таком духе можно дискутировать бесконечно. Демагоги, собственно, тем и неприятны, что разумный диалог с ними невозможен. Было немного странно, что Дымкова прицепилась именно к Анне, ведь конфликтов между ними раньше не было.

— Да, мне можно! — громко сказала Анна и села.

Противопоставлять себя коллективу не рекомендуется, но как можно не противопоставлять себя таким, как Дымкова?

— Вы считаете, что вам все можно! Вы нас, простых врачей, за людей не считаете, оскорбляете почем зря! Интересное дело…

Простые врачи…

Простые люди…

Простота хуже воровства…

Проще станешь — люди к тебе потянутся…

«И в мире нет людей бесслезней, надменнее и проще нас», — писала другая Анна — Ахматова.

Анна сидела и слушала. Уже и Надежда Даниловна цыкнула на Дымкову, а та все не унималась. Сидела и бухтела, обращаясь к своей соседке, врачу-эндокринологу Гоцалюк.

— Обидно, Кристина. Одним вершки — а другим корешки…

«Вот как приду в следующий раз на консультацию, так сразу же покажу тебе пирожки!», — мстительно подумала Анна.

Нервы расшатались изрядно, настолько, что Анна едва не разрыдалась на людях, что было для нее несвойственно. Она вообще редко когда «пробивалась на слезу», а тут разобрало, да так сильно… Еще бы — при каждом удобном случае тебе норовят «вспомнить все», и это уже входит в систему! Завтра любая дискуссия, любой спор будет начинаться с «вам не привыкать оскорблять и унижать». Однако, как удачно «попал в струю» подлый Дмитрий Григорьевич со своим поклепом! Наглядная иллюстрация на вечную тему Великого противостояния между сотрудниками кафедр и «простыми врачами». На самом деле никакого противостояния нет, тем более — великого, но многим, не обремененным избытком ума, кажется, что оно есть. Умные склонны искать объединяющие факторы, а дуракам свойственно противопоставляться. Каждому — свое. Кому надо, кому выгодно, кому приятно — тот подхватит и понесет.

Анна как могла прикрыла верхнюю часть лица ладонью (вариант позы мыслителя) и быстро-быстро поморгала глазами, сгоняя слезы. Одновременно прикусила изнутри нижнюю губу, совсем незаметно, но очень действенно, потому что губа сразу же перестала подрагивать, и сделала несколько глубоких вдохов. Помогло, но до срыва оставалось совсем чуть-чуть. Вот бы возрадовалась Дымкова, доведя до слез доцента Вишневскую! А завтра кто-нибудь, например та же Хотькова, сказала бы: «Вот вы нас, простых врачей, почем зря оскорбляете, а потом слезы крокодильи льете». Чем дальше в лес, тем толще бревна. Если вести себя неправильно, то ведь затравят, как пить дать затравят. Взрослые в этом отношении еще хуже детей — их хлебом не корми, только дай кого-нибудь погнобить. Разумеется, в рамках приличий, но ведь от этого не легче. Начнешь мстить и отыгрываться — только масла в огонь подольешь. И себя доведешь до ручки. В лучшем случае — до клиники неврозов, в худшем — до отделения для лечения острых форм психических расстройств. А что, были ведь прецеденты, вспомнить хотя бы профессора Тройко с кафедры гастроэнтерологии. Служебные неприятности (раздоры с заведующей кафедрой) наложились на домашние проблемы (развод с мужем плюс дележка совместно нажитого имущества) и свой пятидесятилетний юбилей Тройко встретила в психиатрической больнице. Все имеет свой предел, и внутренние психические резервы в том числе.

Пятиминутка еще не закончилась, а Анна пообещала себе впредь на идиотские выпады внимания не обращать, на провокации не поддаваться и не срываться на грубость. Ледяное презрение — вот наилучший ответ. Поговорят — и забудут, повыступают — и надоест. Но, разумеется, никаких огрехов той же Дымковой она в следующий раз покрывать не станет. Увидит, что кого-то из больных лечат совсем не от той болезни, советами, рекомендациями и «вправлением мозгов» в узком кругу ограничиваться не станет — напишет официальную бумаженцию на имя главного врача. Как говорит Виктория: «Я мстю, и мстя моя страшна».