Сокровища царя Камбиза - Деннис Уитли

Сильвия немного оттаяла.

— Сейчас мне лучше отойти на задний план, чтобы вас не встречали сценами ревности всякий раз, когда вы пробираетесь к ней в спальню.

— Почему вы так считаете? — спросил я.

— Дорогой мой, разве это не очевидно? Что еще в ней могло привлечь вас? Послушайте-ка, я думаю, что вам очень повезло с Уной, поскольку она как будто рождена для одного-единственного занятия, и я не побоюсь утверждать, что только им она и живет. Но ее тупость и беспардонная ревность раздражают меня, ведь из-за них я лишаюсь прекрасного партнера для танцев. Арчи Лемминг тоже неплохо танцевал, но вы превзошли его.

— Лемминг? — удивленно повторил я.

— Да. Он участвовал в экспедиции отца прошлой зимой, и мы танцевали почти каждый вечер.

До этого момента я и не подозревал, что Сильвия и Лемминг хорошо знакомы друг с другом, и я спросил ее, слышала ли она что-нибудь о нем после его возвращения в Египет.

Она покачала головой.

— Нет. Бедняга, наверное, сошел с ума, спутавшись с человеком типа О’Кива. Во всяком случае, вы, я надеюсь, займете его место на танцевальной площадке.

Уна и на этот раз устроила мне сцену ревности, и я не нашел лучшего способа успокоить ее, как терпеливо ждать окончания ее словоизлияний. Затем я помолчал еще минут пять, чтобы она немного остыла и прочел ей краткую, но убедительную лекцию на тему различия между танцами и любовью, как это понимается в западном мире, и поклялся, что ничуть не люблю Сильвию.

Она приняла мои заверения и вскоре вновь мило ворковала, но меня не покидало чувство, что «не все в порядке в Датском королевстве» — этим вечером, когда Уна уже ушла, мы решили отпраздновать Рождество в Луксоре и еще через пару дней отправиться на поиски сокровищ Камбиза. Как на это отреагирует Уна, я не осмеливался даже себе представить.

Максимально оттягивая разговор с Уной, я мог бы даже избежать сцены, сообщив новость в самый последний момент и оставив ее плачущей на террасе отеля.

Но так поступать было бы некрасиво, и, к тому же, мне надо собрать вещи, а это она наверняка заметила бы. Поэтому я решил дать ей возможность высказать все, что она обо мне думала. Уна была буквально ошарашена, и мне пришлось дважды повторить свои слова, прежде чем их смысл дошел до нее. Но потом ее ярость не знала границ.

Она прекрасно понимала, почему Бельвили и я прибыли в Луксор, но по каким-то причинам предполагала, что наши приготовления к экспедиции окажутся более длительными, и она успеет отговорить меня от участия в ней. Видя, как рушатся ее надежды, она кипела от возмущения, что я ничего не говорил ей раньше.

Наконец ее силы иссякли, и она, плача, свернулась клубочком у меня в объятиях, всхлипывая так, словно ее сердце готово разорваться от горя. И только к трем часа ночи она осознала, что я непреклонен в намерении покинуть Луксор с Бельвилями, и начала проявлять первые признаки смирения.

Внезапно она напомнила мне, что мы собирались еще раз посетить Долину Царей, и кротко спросила, не хочу ли я лишить ее и этой поездки.

Экспедиция отправлялась из Луксора вечером и предстоял очень напряженный день, но у меня просто не хватило духу отказать Уне.

В десять утра мы встретились на террасе. Уна выглядела очень подавленной, и рядом с ней находился странного вида драгоман. Это немного удивило меня, потому что прежде мы никогда не пользовались услугами гидов.

— Это Сайд, — сказала она. — Его рекомендовал швейцар отеля, когда узнал, что мы собираемся посетить сегодня малоизвестные гробницы, которые ни ты, ни я еще не видели.

Я сразу же согласился, и мы втроем пошли на пристань.

Переправившись на другой берег, мы сели в машину Уны и проехали несколько миль через хлопковые и пшеничные поля, а затем, оставив слева храм Дейр-эль-Бахри, свернули на каменистую дорогу, ведущую глубоким ущельем к Долине Царей.

Мне уже неоднократно доводилось проезжать здесь, но это безжизненное ущелье всегда производило на меня неотразимое впечатление. Дорога вилась между отвесными утесами из песчаника, дно усеивали огромные валуны, и вокруг не было ни одного растения или живого существа. Это действительно была Долина Смерти, говорили, что даже змеи и стервятники не живут среди выжженных солнцем скал. И появлялось странное чувство, будто находишься на краю света, за миллионы миль от обитаемого мира, и что за мерцающей дымкой, поднимающейся от нагретого солнцем камня, могут лежать только ворота Гадеса. Ничто не нарушает тишину ущелья, и ощущение времени совершенно теряется. Кажется, что вот-вот из-за поворота появится величественная процессия бритоголовых жрецов в белых одеяниях и роскошно одетых военачальников, с торжественными песнопениями сопровождающих фараона империи, существовавшей задолго до Греции, Карфагена или Рима, к месту его последнего упокоения.

Ущелье заканчивается огромной впадиной, окруженной со всех сторон желто-красными скалами, и в нее ведет лишь узкий проход. Скалы поднимаются здесь крутыми уступами, и именно под ними вырублены в камне многочисленные гробницы царей.

Всего здесь насчитывается около шестидесяти захоронений, и почти все они были разграблены в период анархии, последовавшей за крушением империи.

Только две из заново обнаруженных гробниц избежали разорения, их мумии и сокровища сохранились нетронутыми и найдены в том же виде, в каком были оставлены жрецами после погребения.

Одна из них — гробница Тутанхамона, открытие которой составило целую эпоху в истории археологии. Она избежала участи других захоронений лишь потому, что была на удивление мала и находилась между двумя большими гробницами, где, казалось, никак нельзя было ее разместить.

Огромное количество сокровищ, оказавшихся в ней, дает весьма отдаленное представление о том, что хранилось в других гробницах, зачастую более чем в двадцать раз превосходивших по размерам гробницу Тутанхамона. Другое нетронутое захоронение — гробница Иуа и Тиуа, деда и бабки фараона-еретика Эхнатона — тоже сравнительно невелико по размерам, но его сокровища составляют второе по значению собрание египетских древностей.

По конструкции захоронения разделяются на три типа, по которым можно определить, к какому периоду они принадлежат. Фараоны XVIII династии, первыми устроившие здесь гробницы, почти отвесно вырубали в скале глубокие шурфы, причем каждый последующий располагался ниже предыдущего, они соединялись друг с другом горизонтальными коридорами, а саркофаг размещался иногда в нескольких сотнях футов от поверхности. Цари XIX династии сделали наклон шурфов менее крутым, чтобы по ним можно было ходить без труда, а правители XX династии ограничились лишь слегка уходящим вниз коридором, ведущим прямо в погребальную камеру, находившуюся почти на одном уровне со входом в гробницу.

Все они отличаются размерами, соответствующими продолжительности царствования фараона. Как только фараон восходил на трон, он приступал к работе над местом своего погребения. В скале вырубался коридор и комната размером футов в двадцать. Если правление фараона было коротким, как в случае Тутанхамона, эта комната становилась его погребальной камерой. Если царствование продолжалось, то добавлялись камеры по бокам, прорубался новый коридор и еще одна комната, которая, в свою очередь, становилась местом погребения, если фараон умирал. Но если фараон правил достаточно долгий срок, его гробница представляла собой целую цепь коридоров и комнат, все дальше проникающих в глубь скалы по мере того, как текли годы его жизни.