Золотце ты наше - Пелам Вудхаус

– Ой, да ладно! – буркнул он. – Как хотите. Пойдемте. Но, по мне, все равно это дурость несусветная!

Даже если бы ничего больше не случилось, хватило бы и отношения Золотца, чтобы погубить наше бегство. Важнее всего для победы даже самую слабенькую надежду воспринимать с энтузиазмом; Огден же с самого начала подрывал акцию унынием. Раздраженный, сонный, мальчишка ругательски ругал все кряду. Пока мы шли к задней двери, он не уставал сыпать оскорбительными замечаниями. Я едва угомонил его перед тем, как тихонько отодвинул засов на двери, но он уже столько наговорил, что пыл мой окончательно угас. Не знаю, какой эффект произвело бы на Наполеона, если бы его армия – скажем, перед Аустерлицем – называла его маневры «идиотизмом», а его самого «чурбаном» и «олухом». Черный ход «Сэнстед-Хауса» выходил на узкий, мощенный плитками двор, закрытый со всех сторон, кроме одной. Налево располагался сарайчик, где хранился уголь, – приземистое строение, похожее на амбар; направо – стена, возведенная по чистой прихоти архитектора. Никакой цели я так и не смог обнаружить, кроме той, что там устроился кошачий клуб.

Сегодня вечером, однако, я благодарил небо, что эта стена есть. Она послужит нам удобным прикрытием. Прячась за ней, мы сможем обогнуть угол сарайчика, потом войдем в конюшенный двор и, сделав крюк через футбольное поле, избежим захода на дорогу. Именно дорога, по моему мнению, представляла наиболее опасную зону.

Нытье Золотца, которого мне временно удалось утихомирить, возобновилось с новой силой, когда, врываясь в открытую дверь, нас стал поливать дождь. Что и говорить, не самый идеальный вечер для прогулок. В конце двора ветер задувал в простенок, узкий, как ущелье, с удвоенной силой. Местечко напоминало Пещеру Ветров под Ниагарским водопадом, и впечатление усиливалось из-за потоков воды, льющихся нам на голову. Золотцу все это показалось неприятным, о чем он, не таясь, и заявил.

Мне кое-как удалось вытолкнуть его под дождь, несмотря на все его протесты, и мы начали пробираться через двор. На полпути к первому важному пункту – углу сарая – я остановил экспедицию. Наступило минутное затишье, и я воспользовался случаем, чтобы прислушаться.

Откуда-то из-за стены, близко к дому, донесся приглушенный рокот автомобиля. Возвращалась осаждающая команда.

Терять времени было нельзя. Очевидно, возможность нашего побега еще не пришла в голову Сэму, не то он вряд ли оставил бы дверь без охраны. Но со своей обычной проницательностью он, несомненно, очень скоро исправит ошибку, так что свобода действий исчислялась буквально минутами. Стало быть, надо как можно скорее добраться до конюшенного двора. Как только мы окажемся там, считай, линию врага мы миновали.

Отвесив пинок Огдену, который выказывал склонность к беседам о погоде, я двинулся дальше, и мы благополучно добрались до угла сарайчика.

Теперь мы достигли в нашем походе по-настоящему опасной стадии. Достроив стену до этого угла, архитектор явно утомился. Стена внезапно оборвалась, предоставляя нам пересечь полдюжины ярдов по открытой площадке. Нас уже ничто не загораживало от посторонних взглядов. К тому же здесь закончилась и плитка двора, открытую площадку покрывал гравий. Значит, даже если нам удастся в темноте проскочить площадку незамеченными, есть риск, что нас услышат.

Подоспела минута для озарения, и я терпеливо дожидался его, когда случилось нечто, избавившее меня от проблем. Изнутри сарайчика послышался хруст угля, и через квадратное отверстие в стене, предназначенное для столь мирной цели, как вынимать мешки, выбрались двое. Щелкнул выстрел. С дороги послышался ответный крик. Мы очутились в ловушке.

Я недооценил Сэма. Он не упустил возможности побега через черный ход. В кризисные минуты исход дела решают случайности. Отверстие, через которое выпрыгнули эти двое, находилось едва ли в двух ярдах позади того места, где стояли мы. Выпрыгни они удачно да приземлись на ноги, то оказались бы рядом с нами, мы и шагу шагнуть не успели бы. Но фортуна распорядилась иначе: пылкое рвение перевесило осмотрительность, и первый из двух, задев ногой за деревянную стену, упал на четвереньки, а второй, не в силах притормозить, приземлился ему на спину и, судя по сдавленному воплю, лягнул его в лицо. Пока они падали, я сумел выстроить план и исполнить его.

– На конюшни!

Я прокричал это Одри, одновременно подхватив Золотце. Она поняла – ведь погубить нас могла бы и секунда, – вмиг нагнала меня, мы побежали по открытой площадке, и оказались в конюшне, прежде чем в темноте смутно замаячил первый из шайки. Половинка деревянных ворот была открыта, другая послужила нам прикрытием. Они стреляли на бегу, наугад, я думаю – было слишком темно и вряд ли они нас видели. Две пули вонзились в ворота, третья угодила в стенку над нашими головами и рикошетом улетела в ночь. Прежде чем они успели выстрелить снова, мы уже вбежали на конюшню и захлопнули за собой дверь. Опустив Золотце на пол, я стал быстро задвигать тяжелые засовы. По плитке прогрохотали шаги и смолкли у двери. Ударилось о створки тяжелое дерево, и наступила тишина. Первый раунд был окончен.

Конюшни эти, как и в большинстве английских деревенских домов, в пору расцвета «Сэнстед-Хауса» были его славой и гордостью. Какими бы недостатками ни грешили британские архитекторы той поры, при постройке конюшен они никогда не позволяли себе работать спустя рукава. Их строили крепкими, прочными, стены могли выдержать натиск непогоды, а заодно и людей, потому что Буны в те времена были крупными лошадниками; тогда люди с деньгами не разменивались по мелочам и благоразумно заботились, чтобы конюшня, где содержался фаворит, была настоящей крепостью. Стены толстенные, дверь прочная, окна забраны решетками. Лучше убежища мы вряд ли могли найти.

При мистере Эбни конюшни утратили свое первоначальное предназначение. Их разделили на три отсека солидными перегородками. Один превратился в спортзал, другой – в плотницкую мастерскую, а третий, в котором находились мы, остался конюшней, хотя ни одна лошадь и копытом сюда не ступала. Этот отсек наш слуга приспособил для чистки обуви, и кормушки, где когда-то хранился корм для лошадей, теперь были отданы под кисти, щетки и банки с ваксой. Туда, где когда-то звучало эхо фаворитских копыт, ставили велосипеды. Пошарив между щетками и банками, я нашел огарок свечи и запалил его. Я рисковал, конечно, но было необходимо осмотреть помещение. Никогда раньше я не давал себе труда осматривать конюшню, а мне требовалось изучить ее географию.

Вполне удовлетворенный увиденным, я задул свечу. Единственные два оконца очень маленькие, находятся высоко и забраны частой решеткой. Даже если враг и станет стрелять через них, мы сумеем укрыться в десятке дальних уголков. А что лучше всего, даже если дверь и падет под ударами нападавших, у нас остается вторая линия защиты – чердак. Туда надо забираться через люк, по лестнице, приставленной к задней стенке. Обстоятельства благоприятствовали нам, загнав нас в неприступное убежище.

После завершения осмотра до меня дошло, что Золотце все еще причитает и жалуется. Видимо, выстрелы подстегнули его нервные центры, потому что ленивое нытье, каким в более счастливые минуты он комментировал жизненные обстоятельства, сменилось резкой энергичной бранью: