Иосиф Григулевич. Разведчик, "которому повезло" - Нил Никандров

Переезд в Аргентину отдалил Марту от бескомпромиссных политических баталий в Чили. Ей поручили курировать вопросы культурных связей, пропаганды и информации. Генеральный консул Аугусто Мильян доверял ей, и Марта, в случае необходимости, всегда могла «порадеть визой» товарищу с близкими политическими убеждениями. Связь писательницы с Антонио Кинтаной не была продолжительной. Он не сумел устроиться в Буэнос-Айресе, где, по его словам, «было много аптек, еще больше — парикмахерских и невероятное количество фотоателье». Кинтана вернулся в Сантьяго, чтобы добиваться профессионального успеха на родине. У руководства КПЧ он пользовался доверием, о чем свидетельствуют поручения деликатного характера: например, изготовление фотографий для «самодельных» паспортов. Когда Пабло Неруде пришлось бежать из страны из-за преследований «президента-предателя» Гонсалеса Виделы, фотографию для его паспорта делал Кинтана.

О своем знакомстве с чилийской писательницей Леопольдо рассказал Иосифу:

«Ее можно использовать для получения надежных документов и виз. Конечно, она не член партии. Но наши взгляды разделяет. Рискнуть?»

«Марта Брунет? — переспросил Иосиф. — Писательница? Не боишься? Она же почти наверняка ведет дневники. Не удержится, обязательно напишет с кучей подробностей все, что знает о загадочном мужчине с кубинским паспортом. Женщины очень наблюдательны, писательницы — тем более. А в тебе, Леопольдо, хочешь ты этого или нет, просвечивает профессиональный конспиратор. Это у вас, мексиканцев, неотъемлемая черта национального характера. Марта расскажет о тебе подруге. Или в романе изобразит».

«Так что, не встречаться?»

«Я этого не говорил. Общайся. Поддерживай отношения. Приглашай на чашечку кофе. Не будь столь прагматичным и загадочным. Всему свое время».

Леопольдо усмехнулся:

«Спасибо за советы. В области общения с женщинами мне их очень не хватает».

* * *

В июне 1941 года после напряженного путешествия через Центральную и Южную Америку Сикейрос (новый псевдоним «Дедушка») и его спутницы добрались, наконец, до Сантьяго-де-Чили. Школа имени Мексики, в которой Сикейрос должен был писать мураль, еще достраивалась, и художник не торопился перебираться в разрушенный недавним землетрясением провинциальный город Чильян, расположенный в четырехстах километрах к югу от Сантьяго.

Как он ни прятался от журналистов, остаться незамеченным ему не удалось. Сикейрос снова оказался в центре внимания. Пребывание художника в Сантьяго перестало быть тайной после того, как корреспондент «Юнайтед Пресс» в Чили направил в свое агентство сообщение от 21 июня о том, что Сикейрос был задержан полицией при выходе из ресторана «Childs», где обедал вместе с женой и дочерью.

Сикейроса отвели в префектуру и потребовали документы, которые доказывали бы легальность его нахождения на территории страны. Предъявленного паспорта с визой, выданной консулом Чили в Мехико Пабло Нерудой, и подробных разъяснений оказалось недостаточно. Формально чилийцы были правы, ведь посол Идальго аннулировал визу художника. Только после вмешательства мексиканского посла и его обращения к президенту Серда Сикейроса «отпустили», хотя и дали понять, что его пребывание в столице нежелательно. Затем, чтобы разрядить ситуацию, последовала серия заявлений. Первое сделал министр внутренних дел Чили Олаваррия Браво, известный своей реакционностью. По его словам, полиция «не знала» о том, что въезд Сикейроса в Чили был осуществлен на законных основаниях, то есть после соответствующего запроса мексиканского правительства, которое поручило художнику расписать стены школы в Чильяне. С разъяснениями выступил и посол Мексики Октавио Рейес Эспиндола, который объяснил газетчикам, что Сикейрос «несколько задержался в Сантьяго из-за того, что штукатурка в школе просыхала слишком медленно, препятствуя быстрому началу работы над муралью». Эти же слова повторил журналистам сам художник, не преминув отметить, что «прибыл в Чили легально, что по делу Троцкого все благополучно разъяснилось и что к нему, Сикейросу, у мексиканских властей никаких претензий нет».

После всех этих пертурбаций Сикейрос вместе с семьей поспешил перебраться в Чильян. Впереди у него — большая и интересная работа. Будни художника заняты раздумьями над эскизами, ожиданием художественных материалов, заказанных в Соединенных Штатах. Чилийские власти одобрили предложенный Сикейросом сюжет будущей росписи. Не последовало возражений и со стороны мексиканского посольства. Посол Эспиндола поинтересовался у Сикейроса: в какую сумму обошлась бы работа, если бы художник потребовал за нее гонорар?

«Около сорока тысяч долларов, не меньше, — сказал Сикейрос. — Но это для Чильяна. В США я запросил бы втрое больше…»

Потом посол не раз повторял эти цифры в интервью, давая понять, что Мексика готова пойти на любые расходы ради чилийских друзей:

«Библиотека с фреской Сикейроса станет подлинной жемчужиной искусства, незатухающим очагом знаний и, конечно, культурного воздействия на детей, источником наслаждения для ценителей прекрасного…»

* * *

Шумиха вокруг Сикейроса затихла так же быстро, как и началась. Еще бы — у журналистов появилась новая сенсационная тема! Гитлер разорвал пакт о ненападении с Москвой и двинул свои армии на Восток. Вторая мировая война набирала все новые обороты! Как интересно наблюдать за этими событиями с удобной южноамериканской трибуны! Болельщиков предостаточно: симпатии разделились между командами «Юнион Джек», «коричневыми» и «красными». Почти как в футболе, а вернее, на гладиаторской арене.

Именно тогда, в конце июня, на имя Григулевича поступило, возможно, самое главное послание в его жизни, серо-голубой квадратик бумаги с тайнописным посланием Центра: «Вы назначаетесь… Примите меры по налаживанию…»

* * *

После получения директивы из Москвы Иосиф спал по три-четыре часа в сутки. В Буэнос-Айресе надо было ударными темпами создать разведывательную сеть и диверсионную группу. Традиционный способ — с затяжными проверками на поручениях различной сложности — не годился. Резидентуру надо было ставить быстро, фактически на пустом месте.

В ИНО НКВД агентурно-контрольное дело по Аргентине — «Пшеничная» — было заведено в сентябре 1939 года[38]. Началась Вторая мировая война, и руководство разведки решило отслеживать в оперативном плане все мало-мальски «важные» страны, в том числе в «южносельском» регионе. Первоначально в дело «Пшеничная» подшивали случайные материалы, «окрошку». Например, собирались сводки ТАСС об Аргентине с грифом «Не подлежат оглашению». В соседстве с ними находилось коллективное обращение к советским властям от крестьян-выходцев из Украины и Белоруссии. По их словам, они «устали от Аргентины» и просили разрешения переселиться на Сахалин или Камчатку: «Все мы — трудоспособные труженики сельского хозяйства, и расходы по переезду возьмем на себя». Трогательно звучало письмо изобретателя Макара Зязина, предложившего безвозмездно передать российскому пролетариату свое «секретное изобретение». «Американцам не продам ни за какие доллары, — писал он, — хотя жена по этому поводу страшно ругается, ей надоело жить в нищете». Нашло свое место в деле и сообщение Ассошиэйтед Пресс о том, что голливудский фильм «Аргентинские ночи» запрещен местными властями в связи с общественными протестами по поводу карикатуризированного изображения национальных обычаев: «Если верить фильму, то Аргентина является невероятно комичной банановой страной».