Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Только бы они все были счастливы…, Джон, – герцог увидел темные тени под лазоревыми глазами, – а если начнется война…

– Не начнется…, – длинные ресницы дрожали. Дуглас за оградой аэродрома, взревел, набирая скорость. Джон поцеловал опущенные, мокрые веки:

– Не начнется, Юджиния. Юджиния…, – она скользнула ему в руки, всхлипнув:

– Джон, давно, так давно…, – каштановые волосы щекотали ему губы. Краем глаза Джон увидел дуглас, несущийся над полем. Самолет уходил в низкое небо, пробивая пелену туч, исчезая в густом, холодном, северном тумане.

За окнами лаборатории моросил мелкий, надоедливый осенний дождь. На большом столе, среди стопок аккуратно сложенных бумаг, стояли старые, корабельные часы. Девушка в холщовом халате, с коротко стрижеными, рыжими волосами, перевернула колбу. Медленно падали белые песчинки. Под глазами цвета жженого сахара виднелись темные круги. Тонкие, хрупкие пальцы, покрывали чернильные пятна.

– Поставь подпись, – мужчина оторвался от документа, подсунув бумагу девушке, – патент, по праву, должен стать и твоим, Констанца.

Она помотала головой:

– Идея твоя, Лео. Я просто отвечала за эксперименты. Втайне от Крокодила, – тонкие губы, неожиданно, улыбнулись. Девушка заговорила, подражая голосу Резерфорда:

– Каждый, надеющийся, что преобразования атомных ядер станут источником энергии, исповедует вздор, господа!

Она хихикнула:

– Нет, Лео, мысль о цепной ядерной реакции принадлежит тебе. Я была на подхвате, – повертев часы с барка Амундсена, Констанца решительно вернула колбу на место. Подписавшись, Лео Силард хмуро заметил:

– Патент я отсылаю в Адмиралтейство, так безопаснее. Ферми, – неожиданно прибавил Силард, – зовет меня в Италию, – он почесал преждевременно поседевший висок.

Констанца внимательно читала патент, кусая кончик карандаша:

– В Италии, Лео, скоро случится то же самое, что и в Германии. Лучше езжай к Бору, в Копенгаген, а еще лучше, – Констанца исправила какие-то строчки, – в Америку. У Ферми жена еврейка, его в покое не оставят. И тебя не оставят, тебя из Берлинского университета уволили, – Силард, угрюмо, молчал, глядя за окно. Констанца, рассудительно, сказала:

– Лео, Гитлер может запретить евреям выезд за границу. Ты хочешь этого дождаться? Хочешь угодить в тюрьму и работать под охраной штурмовиков, на благо государства, лишившего тебя гражданства?

Вернув Силарду бумаги, девушка нашла на столе папиросы:

– Я, по их законам, тоже еврейка. Моя бабушка была еврейка. Или пусть, Крокодил ходатайствует за тебя, – оживилась Констанца, закуривая, – ты гениальный физик. Я уверена, что тебе разрешат остаться в Англии…, – посмотрев на лицо Силарда, она спохватилась:

– Прости. Тебе надо семью вывезти из Германии. Я уверена, – вздохнула Констанца, – что безумие скоро закончится, Лео.

Крокодил болел, Констанца и Силард наблюдали за его экспериментами. Ничего не афишируя, они вели и свои. Ученые пытались определить скорость управляемой цепной реакции, необходимую для извлечения из процесса распада атомов энергии. При Крокодиле Констанца, благоразумно, не упоминала о таких идеях. Резерфорд, решительно, отметал возможность подобного, называя эксперименты бессмысленной тратой времени и денег. Сидя за лабораторным столом, Констанца смотрела на стрелку часов. Большая часть работы состояла в ожидании. Кузина Тони давно прекратила интересоваться опытами Констанцы.

Они с Тони делили комнаты. Констанца, однажды, сказала:

– Я не делаю ничего интересного, Тони. У меня есть некие, – девушка пощелкала пальцами, – приборы. Внутрь помещаются материалы…

– Радиоактивные, – прервала ее Тони. Устроив ноги на столе, девушка просматривала черновик статьи. Кузина, дома, всегда носила брюки. Констанца, мимолетно, подумала:

– Ей идет мужская одежда. Она высокая, стройная…, – сама Констанца едва переросла, пять футов. Она тоже была стройной.

– Костлявой, – мрачно поправила себя Констанца, – с кривыми зубами, и маленькими глазками.

У леди Холланд, были большие, красивые, глаза, прозрачной, чистой голубизны.

– Радиоактивные, – согласилась Констанца, – но со времен Марии Кюри и бабушки Люси много воды утекло. Они тогда совсем не разбирались во влиянии новых элементов на здоровье человека. Ставили эксперименты, что называется, голыми руками. Все изменилось, – Констанца затянулась папироской:

– Материалы обрабатываются. Мы снимаем показания приборов, обсчитываем результаты. Либо наша гипотеза подтверждается, либо нет…, – девушка усмехнулась: «Если подтверждается, мы готовим статью, публикуемся…»

– Получаем Нобелевскую премию…, – весело встряла Тони.

Констанца покраснела:

– Мне до такого далеко, и не в премиях дело. Статью печатают, мы получаем критические отзывы, повторяем эксперимент. То же самое происходит, если гипотеза оказывается неверной. Я, большую часть времени, провожу за столом, за бумагами…, – она посмотрела куда-то вдаль:

– В точности как Джон.

Кузен занимался математикой, и часто помогал Констанце с вычислениями. Девушка вспомнила голубые глаза, коротко стриженые, светлые волосы, загорелое лицо. Джон был капитаном сборной по гребле и много времени проводил на воде.

– Оставь, – Констанца посмотрела на острые колени в простых чулках, – он твой кузен. Он будущий герцог, а ты бесприданница, и уродина, – Констанца иногда думала, что природа ошиблась и наделила ее старшего брата красотой, предназначавшейся ей. В Бога она не верила.

Констанца не помнила ни отца, ни матери. Стивен, в детстве, редко видел Ворона. Он говорил сестре, что девушка напоминает леди Джоанну.

– У тебя волосы мамины, – улыбался брат, – только более рыжие.

У Констанцы имелись и веснушки, не сходившие даже зимой. Стивен, как две капли воды, походил на покойного сэра Николаса Кроу, высокий, широкоплечий, с волосами темного каштана и лазоревыми глазами.

Констанца внимательно, записывала показания приборов. Они с Лео Силардом снимали цифры по отдельности, потом сверяя результаты. Девушка думала о Питере Кроу:

– Бедная тетя Юджиния, кто мог знать, что Питер фашистом станет? Маленький Джон о нем разговаривать не хочет, а они дружили, комнату в Итоне делили…, – взяв линейку, Констанца отчеркнула столбец. Существовала надежда, что, по окончании экспериментов, они нащупают путь к созданию прототипа, работающего ядерного двигателя.

Констанца заносила цифры в следующую графу:

– Распад атомов принесет благо человеку. Нам не придется добывать и сжигать нефть с углем. Рабочие будут трудиться в белых халатах. На энергетических станциях воцарится чистота…, – Констанца знала о влиянии радиации на здоровье человека, но в лаборатории они были надежно защищены. Физики, иногда, говорили, что ядерная реакция может послужить основой для создания оружия. Констанца, в ответ, горячо, замечала: