Источник - Айн Рэнд

Рисунок лежал на столе китайца. Сам художник, не говоря ни слова, почтительно отошёл. Рядом был кульман Рорка. Стоя спиной к Хэллеру, он продолжал работать и не оборачивался. Служащих приучили не вмешиваться, когда Снайт приводил клиента в чертёжную.

Снайт кончиками пальцев приподнял с рисунка обёрточную бумагу — словно вуаль с лица невесты. Потом он сделал шаг назад и стал следить за лицом Хэллера. Тот наклонился и замер в этой позе, внимательно, напряжённо, долго не произнося ни слова.

— Послушайте, мистер Снайт, — произнёс он наконец. — Понимаете, мне кажется… — Он замолчал.

Снайт терпеливо ждал. Он был доволен, чувствуя приближение чего-то, чему не следовало мешать.

— Вот, — внезапно громко сказал Хэллер и хлопнул кулаком по рисунку. Снайт поморщился. — Ближе к желаемому никто не подходил!

— Я не сомневался, что вам понравится, мистер Хэллер, — сказал Снайт.

— Мне не нравится, — сказал Хэллер. Снайт, моргая, ждал, что будет дальше.

— Это так близко, — с сожалением проговорил Хэллер, — но это совсем не то. Не знаю, в чём дело, но совсем не то. Прошу вас, извините меня, если выражаюсь непонятно, но мне либо нравится всё с самого начала, либо не нравится совсем. Я знаю, например, что этот вход меня никогда не устроит. Это очень красивый вход, но он будет совершенно незаметен, потому что такой вход встречается очень часто.

— Да, мистер Хэллер, но позвольте мне высказать несколько соображений. Конечно, хочется быть современным, но при этом хочется, чтобы у жилого дома сохранился вид жилого дома. Понимаете, сочетание величия и уюта. Такой строгий дом, как этот, требует некоторых смягчающих штрихов, абсолютно корректных с архитектурной точки зрения.

— Несомненно, — сказал Хэллер. — Только мне этого не понять. Я ведь ни разу в жизни не бывал абсолютно корректен.

— Разрешите объяснить вам весь замысел. Тогда вы сами поймёте…

— Знаю, — устало сказал Хэллер. — Знаю. Не сомневаюсь, что вы правы. Но только… — в его голосе прозвучало некоторое оживление, и было видно, как он жаждет подобного внутреннего оживления, — только если бы в нём было некое единство… некая главная идея, которая здесь вроде бы и есть, и в то же время её нет. Если бы дом казался живым… а он таким не кажется… Тут чего-то не хватает и чего-то слишком много… Если бы он был как-то чётче, определённее и — как это называется? — целостнее…

Рорк развернулся. Он оказался по другую сторону стола. Схватив рисунок, он стремительно выбросил вперёд руку с карандашом, и тот зашелестел по бумаге, прочерчивая чёрные жирные линии поверх неприкосновенной акварели. Под этими линиями исчезли ионические колонны, исчезли фронтон, портик, шпиль, ставни, кирпичи. Выросли два каменных крыла, выплеснулись широкие окна, балкон разлетелся вдребезги, а над морем взмыла терраса.

Всё это делалось, пока остальные соображали, что, собственно, происходит. Затем Снайт рванулся вперёд, но Хэллер схватил его за руку и остановил. Рука Рорка продолжала сносить стены, расчленять, строить заново — яростными, размашистыми штрихами.

На долю секунды Рорк откинул голову и посмотрел через стол на Хэллера. Надобность представляться друг другу исчезла — взгляд, которым они обменялись, был равносилен рукопожатию. Рорк продолжал работать, а когда он отбросил карандаш, дом, в том виде, в каком он его спроектировал, предстал перед ними в паутине чёрных штрихов, как будто уже построенный. Всё заняло не более пяти минут.

Снайт попытался вставить слово. Поскольку Хэллер молчал, Снайт решил наброситься на Рорка и закричал:

— Ты уволен! Чёрт тебя побери, убирайся отсюда! Ты уволен!

— Мы оба уволены, — сказал Остин Хэллер, подмигивая Рорку. — Пойдёмте отсюда. Вы обедали? Сходим куда-нибудь. Я хочу с вами поговорить.

Рорк подошёл к своему шкафчику и достал пальто и шляпу. Вся чертёжная стала свидетелем беспрецедентного события, и работа прекратилась — все ждали, что будет дальше. Остин Хэллер взял рисунок, сложил его вчетверо, сгибая драгоценный ватман, и засунул в карман.

— Но, м-мистер Хэллер… — запинаясь, пролепетал Снайт, — позвольте, я всё объясню… Если это то, что вам надо, то всё прекрасно… мы переделаем рисунок… позвольте объяснить…

— В другой раз, — сказал Хэллер. — После. — Подойдя к дверям, он добавил: — Чек я вам пришлю.

И Хэллер исчез. Вместе с ним исчез и Рорк. Звук захлопнувшейся за ними двери напоминал последнюю точку в очередной статье Хэллера.

Рорк не сказал ни слова.

В мягко освещённой кабинке ресторана — в таком дорогом ресторане Рорк ещё ни разу не бывал — посреди блеска хрусталя и серебра Хэллер говорил:

— …потому что это именно тот дом, который я хочу, потому что о таком доме я всегда мечтал. Можете вы его построить для меня, составить всю документацию, проконтролировать строительство?

— Да, — сказал Рорк.

— Сколько это займёт времени, если мы начнём немедленно?

— Около восьми месяцев.

— И у меня к концу осени будет свой дом?

— Да.

— В точности такой, как на рисунке?

— В точности.

— Послушайте, я представления не имею, какой контракт надо заключать с архитектором, а вы это, должно быть, знаете, так что составьте и разрешите сегодня же вечером моему адвокату взглянуть на него. Вы согласны?

— Да.

Хэллер внимательно посмотрел на человека, сидящего напротив. Он увидел руку, лежащую на столе. Хэллер сосредоточился на этой руке. Он видел длинные пальцы, острые суставы, набухшие вены.

У него возникло ощущение, что он не нанимает этого человека, а препоручает себя его воле.

— Сколько вам лет, незнакомец? — спросил Хэллер.

— Двадцать шесть. Вам нужны рекомендации?

— Нет. Все нужные мне рекомендации у меня в кармане. Как ваше имя?

— Говард Рорк.

Хэллер достал чековую книжку, разложил её на столе и полез за авторучкой. Он начал писать со словами:

— Я выписываю на ваш счёт пятьсот долларов. Снимите себе мастерскую и прочее, что вам необходимо, и приступайте.

Он оторвал чек и передал его Рорку, держа кончиками выпрямленных пальцев, опершись на локоть и делая вращательные движения ладонью. Он хитро прищурился и смотрел на Рорка с загадочным выражением. Но его жест напоминал приветствие.

Чек был выписан на имя «Говарда Рорка, архитектора».

Говард Рорк открыл собственное бюро.

Оно занимало одну большую комнату на верхнем этаже старого здания. Широкое окно выходило на соседние крыши. Подойдя к подоконнику, Рорк мог видеть далёкую ленту Гудзона{46}. Маленькие стрелки кораблей двигались под кончиками его пальцев, когда он прижимал их к стеклу. У него был письменный стол, два стула и огромная чертёжная доска. На стеклянной входной двери висела табличка «Говард Рорк. Архитектор». Он долго стоял в холле и смотрел на эти слова. Потом он вошёл и захлопнул за собой дверь. Он снял с доски рейсшину, затем кинул её обратно, словно бросая якорь.