Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты - Стефани Лэнд

Мия любила спать со мной, в моей постели, что было нелегко, даже когда она не болела. Во сне она ворочалась, толкала меня, раскидывала руки, часто попадая кулаком мне в глаз. В последние дни из-за заложенного носа, температуры и общего недомогания она постоянно просыпалась по ночам, хныча, и мне приходилось ее утешать. Давным-давно мне не удавалось нормально поспать.

Став матерью-одиночкой, я прошла все стадии постоянно нарастающего утомления. Мне казалось, что я просто плыву по течению, как лодка с поломанным мотором, в густом тумане. Временами туман немного рассеивался: я начинала что-то видеть, думать, могла даже шутить и улыбаться, и на короткий момент чувствовала себя прежней. Но этих моментов стало крайне мало с тех пор, как мы остались одни. Как стали бездомными. С тех пор, как мне приходилось ежедневно сражаться, чтобы не вернуться в приют. Я мысленно готовилась перейти на новую ступень вечной усталости – с началом занятий, которые приходилось совмещать с работой. Я редко задавалась вопросом «как». Я знала только «что» – что должна делать. И делала.

Я позвонила своей начальнице и Джейми, чтобы сообщить, что сейчас стою на парковке у аптеки. Начальнице сказала, что буду у Лори через пару часов – дорога до Джейми, чтобы передать ему Мию, занимала больше часа в один конец. Сам он говорил со мной раздраженным тоном, но я это проигнорировала. Ему не нравилось давать ей лекарства, он не доверял врачам и считал, что во всем виновата подготовительная школа, где она постоянно чем-то заражалась. У меня не было времени спорить с ним тем утром, отчего он только сильней разозлился. Я повесила трубку, коротко сказав, что привезу вместе с ней все нужные лекарства и инструкции, и ему придется их выполнять.

– От этих антибиотиков она только сильнее болеет, – недовольным тоном возражал он. Джейми так говорил каждый раз, когда Мие выписывали их от инфекций носа или ушей. Мне тоже не нравилось давать ей антибиотики, поскольку они лишь маскировали реальную проблему – на самом деле она болела из-за того, в каких условиях мы жили. Но другого выбора у нас не было.

– Просто делай, как сказано, Джейми, – отрезала я и отключилась, закатив глаза. Потом обернулась посмотреть на Мию, сидевшую в детском кресле на заднем сиденье. На ней была красная футболка с мультяшной лошадкой в ковбойской шляпе и черные легинсы с дыркой на коленке. В руках дочка держала новую игрушку для ванны, которую я купила за пять долларов в Уолмарте – Маленькую Русалочку, хвост которой менял цвет с голубого на фиолетовый в теплой воде. Она посмотрела на меня с усталым от недомогания видом. В уголках глаз, красных от конъюнктивита, спекся гной. Я похлопала ее по коленке, немного погладила по ножке, а потом развернулась вперед, сделала глубокий вдох и завела мотор.

Мы ехали на запад по шоссе 20 в сторону побережья. Я ездила по этой дороге от Маунт-Вернона до Анакортса с самого своего рождения. Один участок живо напомнил мне времена, когда я была примерно в возрасте Мии и любила смотреть на звезды по дороге домой от бабушки с дедом. Помню, было Рождество, и я, прищурившись, выискивала среди них красный нос оленя Рудольфа. Мия принадлежала к седьмому поколению нашей семьи, рожденному в этих краях. Я надеялась на фамильные корни, но зря. Они оказались слишком глубокими, слишком дальними. Семейная история ускользала от нас. Я уже устала спрашивать родных, не хотят ли они повидаться с Мией; я мечтала, чтобы у нее были бабушки и дедушки, дяди и тети – такие, как некоторые мои клиенты: с домами, заставленными фотографиями, с номерами детей на быстрых кнопках телефона, корзинками игрушек в углу на случай приезда внуков. Вместо этого нам доставались короткие мгновения взаимного узнавания где-нибудь на улице да воспоминания, сидевшие во мне так прочно, что их можно было считать нашим наследством.

В моменты глубокого отчаяния я обращалась к ним. Хоть я и испытывала благодарность к Джейми за то, что согласился взять Мию на всю неделю, я знала, что мне придется за это расплачиваться. Он превратит ее болезнь в аргумент против меня, вспомнит о ней, когда будет упрекать меня за то, что я слишком много работаю, приводить как одну из причин, почему Мие лучше жить с ним.

– Мама! – позвала Мия с заднего сиденья. – Мамочка!

– Да, Мия, – откликнулась я. Я вела одной рукой, а локтем второй упиралась в дверь машины, зажимая ладонью лоб.

– Можно мне открыть окно? – спросила она сиплым голоском. – Я хочу, чтобы волосы у Ариэль развевались, как в мультике.

Я опустила стекло, уже не беспокоясь о том, насколько дурацкая это просьба. Мне просто надо было на работу. Надо было закончить. Надо было отоспаться.

Мы проехали над каналом, разделяющим континент и остров Уидбей. Я посмотрела направо: нас обгонял старый коричневый «Форд Бронко». Я встретилась глазами с водителем, и он улыбнулся мне, а потом показал пальцем на окно Мии – ровно в тот момент, когда красные волосы вспышкой мелькнули где-то позади.

– Моя Ариэль! – закричала Мия, колотя ногами в спинку пассажирского кресла. Она выставила куклу слишком далеко в окно и нечаянно выпустила из рук.

Я, стиснув зубы, продолжала ехать вперед. Мия ревела так, словно мы раздавили новорожденного щенка. На следующем повороте был светофор, под которым я могла развернуться. У нас есть время, – подумала я. Я могу развернуться, остановиться на противоположной стороне шоссе, выйти, забрать куклу, потом съехать на следующей развязке, проехать под мостом, снова развернуться, и мы вернемся на дорогу. Достаточно разумные размышления для человека, который ведет машину на скорости 120 километров в час, будучи при этом как в тумане от постоянного недосыпа, под рев малыша на заднем сиденье.

– Я вернусь и подберу ее, – закричала я, чтобы Мия, наконец, прекратила издавать эти жуткие звуки. Мое сердце колотилось как сумасшедшее от недостатка сна и двух гигантских кружек кофе, которые я влила в себя тем утром, чтобы хоть немного взбодриться. Уже несколько дней я ухаживала за больным ребенком и отчаянно нуждалась в передышке. Я просто хотела, чтобы крик утих.

Развернувшись, я поехала в левом ряду, то набирая скорость, то притормаживая, и постоянно поглядывая на разделительную полосу. День для сентября выдался неожиданно жарким. Выйдя из машины на разогретый асфальт, я ощутила, как потоки горячего воздуха от пролетавших мимо машин развевают мою любимую зеленую футболку, заметно истончившуюся от постоянной носки. Я склонилась над травой, росшей на разделительной полосе, отчего волосы, собранные в хвост на затылке, упали мне на лицо, так что пришлось держать их одной рукой. Наверное, я выглядела странно, разыскивая куклу среди конфетных оберток и бутылок из-под газировки, наполненных мочой, которые валялись там.

Наконец передо мной мелькнуло ярко-красное пятно. Я подошла ближе – и правда, Ариэль. Точнее, ее голова.

– Черт! – пробормотала я себе под нос и обернулась посмотреть на машину. Сморгнула и внезапно почувствовала неприятную тяжесть в животе. Я не могла вернуться вот так. Мия будет рыдать всю дорогу до Порт-Таунсенда над куклой, которая теперь уже не потерялась, а сломалась. Может, отец как-нибудь ее починит – хотя бы примотает голову скотчем. Тут я увидела хвост, разодранный напополам. И никаких признаков верхней части, с бикини в виде ракушек.