Такое разное будущее - Станислав Лем

Я сбросил с колен развернутый пакет и посмотрел вверх, включив одновременно контакт. Двигатель тотчас же заработал. Я ничего не видел, но равномерный гул усиливался с каждой секундой. Потом ослепительно белая пелена туч разорвалась, и на их фоне показалась ракета. Крича в микрофон, я дал полный газ. Мне казалось, что прошла целая вечность, а самолет все еще не отрывается от земли. Наконец-то! Он круто поднимается в воздух, и я ставлю его как можно отвесней, на волос от штопора. Несмотря на это, я только еще начинаю подниматься, а «Космократор», пролетев стороной, уже далеко. Еще минута, и он исчезнет в тучах! Широко раскрытыми глазами я вглядываюсь в ракету. Она летит по прямой, тучи клубятся и рвутся в струе газов. В наушниках опять только редкие потрескивания. Судорожно сжимаю рукоятки управления. Двигатели работают на пределе. Но бесполезно! «Космократор» уменьшается, тонет в молочных клубах пара, мелькает еще раз в облаках и совсем исчезает. Почти в ту же минуту в наушниках раздается звук, словно от распрямившейся упругой пластинки, и в уши сразу ударяет волна звуков: короткие, отрывистые позывные сигналы ракеты, шум токов и голос Солтыка, такой явственный и близкий, словно он стоит в двух шагах от меня:

– С какой стороны излучение меньше?

– Слева, – отвечает Арсеньев. – Километрах в восьми отсюда.

– Инженер Солтык! – кричу я так громко, что в ушах у меня звенит. – Алло, «Космократор»!

– Есть, есть! – кричит Арсеньев, а голос Солтыка, более близкий, заполняет всю кабину.

– Пилот! Я вас слышу! Пилот! Что с вами?

– Все в порядке!

Я испытал внезапное чувство облегчения. Пришлось взять себя в руки, чтобы добавить:

– Я на высоте двух тысяч метров. Иду за вами.

И тоном как можно более спокойным сообщаю:

– Я нашел неплохое место для посадки.

– К черту место для посадки! – кричит Солтык. – Где вы пропадали, дружище?..

В первую минуту я не знаю, что ответить, но он уже переходит на официальный тон:

– Подать вам курс?

– Не надо, я лечу по вашему пеленгу.

– Слушайте, пилот, – кричит Солтык, словно вдруг вспомнив что-то важное, – следите за гирокомпасом! Вы километрах в шести за нами – не переступайте восьмого градуса! Лучше держитесь немного дальше, с полминуты на восток!

– Почему?

– Там этот проклятый радиоактивный лес!

– Радиоактивный лес? – повторяю я, глядя на компас. – Ну и что?

– Он гасит радиоволны! Гасит радио…

Мне хочется покрепче ударить себя по лбу. Какой же я идиот! Ведь над лесом находится толстый слой ионизированного воздуха. Очевидно, все это пространство недоступно для радиоволн. А я, осел, и не подумал об этом! «Осел! Осел!» – повторяю я про себя и спрашиваю в то же время Солтыка:

– А почему вы недавно кружили над лесом? Примерно час или полтора назад?

– Вы нас видели? – удивляется Солтык. – Вы там были? Ну, не говорил ли я? – обращается он к кому-то. Потом снова ко мне: – Мы слышали пеленг самолета, когда пролетали там. Мы вызывали вас, кружили с четверть часа, но слышимость там очень плоха, и я подумал, что ошибся.

– Вы не ошиблись… – сказал я тихо, словно сам себе.

Теперь я все понял. Радио моего самолета сигнализировало все время, даже тогда, когда я блуждал по Мертвому Лесу. Самолет стоял, вероятно, на самой границе ионизированного слоя, и потому Солтык услыхал сигналы. Одно только мне неясно…

– Вы видели самолет? – спрашиваю я.

– Нет. Вы приземлялись?

– Да.

Это удивительно! Летели на высоте каких-нибудь пяти тысяч метров и не увидели машины? Потом взгляд мой падает на крылья, и мне все становится понятно. Какой-то умник инженер велел окрасить корпус и крылья самолета в светло-коричневый цвет, обосновав это научными доводами о свойствах атмосферы Венеры, о поглощении, об излучении и так далее… Машина так слилась с почвой, что ее невозможно заметить.

– А пеленгатор тоже не помог? – спрашиваю я снова. – Помехи, да?

– Да.

Теперь я должен быть особенно внимательным, ибо в центре экрана появляется светлый кружок. Это означает, что я уже недалеко от ракеты. Самолет не может попасть внутрь таким же образом, как он оттуда вылетел.

Солтык снова заговорил:

– Вы видите нас, пилот?

– Нет. – Напрягаю зрение, но вокруг клубятся только молочные пары.

– Тогда переходите на радар. Как вы себя чувствуете?

– Отлично.

На экране радароскопа вскоре появляется маленькое продолговатое веретено. Солтык продолжает:

– Начинаю подавать. Восемь, пятнадцать.

– Восемь, пятнадцать, – повторяю я и слегка нажимаю рукоятку газа, поднимая в то же время нос машины кверху. Я стараюсь удерживать изображение ракеты на скрещении белых линий в радароскопе. Самолет и ракета должны сблизиться по меньшей мере на пятнадцать метров – маневр довольно легкий, нужно только тщательно следить за показаниями приборов.

– Шесть, шесть!

– Шесть, шесть, – повторяю я.

Еще минута – и туча надо мной темнеет. Я отрываю глаза от ненужного уже радароскопа. Из белой глубины вынырнул корпус корабля.

– Вас вижу! – кричу я, проверяя показания стрелок. – Один, восемь!

– Один, восемь, – отвечает Солтык. – Внимание! Переходим на «ВГ»!

«ВГ» означает вспомогательное горючее. Принимая самолет, ракета выключает двигатель, так как при неудачном маневре самолет может попасть в струю атомного выхлопа, а это равносильно катастрофе. Поэтому в таких случаях применяется «вспомогательное горючее» – смесь водорода с кислородом.

Рокот двигателей меняется. Равномерный гул становится высоким, прерывистым: это воют компрессоры турбореакторов. Я осторожно передвигаю рычаг управления. Огромное выпуклое брюхо «Космократора» уже бросает на меня свою холодную тень.

– Ноль шесть!

– Есть ноль шесть!

Теперь направление и скорость обеих машин должны совпасть возможно точнее. Я напряженно слежу за отступающей стрелкой указателя и по миллиметру передвигаю рычаг.

– Ноль! Внимание, ноль!

– Есть ноль.

«Космократор» висит прямо надо мной. Кажется, вытянув руку, я мог бы коснуться темных ребристых пластин его панциря. Раздается глухой скрежет. В обе стороны расходятся створки, открывается грузовой люк, и самолет, притянутый магнитным полем, летит кверху. В тот момент, когда дневной свет сменяется темнотой, я выключаю мотор. Створки с шумом закрываются. Еще один удар металла о металл – это эластичные опоры принимают на себя тяжесть машины. Слышен пронзительный свист сжатого воздуха, вытесняющего из шлюза ядовитую атмосферу планеты. Потом все стихает, и лампы загораются спокойным светом.