Тайна смерти Петра III - Ольга Игоревна Елисеева

Петр ответил 15 мая: «Ваше величество думаете, что ради народа я должен бы короноваться прежде своего отъезда в армию. На это я принужден сказать вам, что, так как эта война почти еще в начале, то именно поэтому я не вижу никакой возможности короноваться раньше с тою пышностью, к которой русские привыкли. Я бы не мог совершить это, так как еще ничего не готово, и наскоро здесь ничего не найдешь. Принц Иван у меня под строгой стражей»351.

До переворота оставалось менее двух недель.

Впрочем, не стоит слишком полагаться на простодушие императора. С легкомыслием он всегда сочетал подозрительность. Поэтому при встрече сказал Шувалову: «Прусский король мне пишет, что ни один из подозрительных мне людей не должен оставаться в Петербурге в мое отсутствие». Вслед за чем прислал к Ивану Ивановичу Мельгунова с приказом следовать за ним в армию волонтером352.

После переворота Фридрих II с раздражением писал Гольцу: «Лица, на которых смотрели как на заговорщиков, менее всего были замешаны в заговоре. Настоящие заговорщики работали молча и тщательно скрываясь от публики»353. Позволим себе одно предположение. Когда-то в Кенигсберге Шверин был очень дружен с Орловым. Встретившись в Петербурге, приятели, вероятно, возобновили добрые отношения. Григорий мог стать тем человеком, который пустил наблюдателей прусского короля по ложному следу или хотя бы переключил их внимание с императрицы на недовольных вельмож.

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЦАРКО ПЕТР ФЕДОРОВИЧ!»

В самом начале 1762 г. герцог Шуазель из Парижа советовал французскому послу вести себя с Петром III, «как с больным ребенком, стараясь ничем не раздражать его». Судя по письмам, именно так держался по отношению к корреспонденту Фридрих II. Только потакая императору, можно было чего-то добиться. Заверения в самой чистосердечной дружбе соединялись с потоками лести.

«В то время как меня преследует вся Европа, в вас нахожу я друга, – писал он 20 марта, – нахожу в вас государя, у которого сердце истинно немецкое, который не хочет способствовать тому, чтобы Германия была отдана в рабство австрийскому дому и который протягивает мне руку помощи, когда я нахожусь почти без средств»354.

Первые шаги были очень осторожными. Фридрих нащупывал почву. 6 февраля он писал: «Никто, как я, не хочет установить между двумя государствами старинное доброе согласие, нарушенное усилиями моих врагов, что выгодно только для посторонних»355. Многозначительные слова. Они как бы вводили Петра III в круг «своих», немецких государей, оставив за бортом общих врагов – Австрию и Францию. 15 февраля Петр ответил, что жаждет установить «союз дружбы, давно уже соединивший нас двоих и долженствующий вскоре соединить наши народы»356.

Король тут же поймал брошенный волан и сообщил 3 марта, что желал бы преподнести молодому монарху прусский орден Черного Орла, которым некогда владела императрица Елизавета. То была тайная мечта Петра, а угадывать желания будущего союзника на полгода стало главным занятием короля. «Еще раньше воцарения вашего императорского величества я был многим обязан вам… Кто совершает поступки столь благородные и столь редкие… должен ожидать выражения удивления… Да будет ваше правление продолжительно и счастливо!»357.

Прочитав подобные слова, Петр смутился. Со всем тщеславием и бахвальством он был простым малым. «Ваше величество желаете насмехаться надо мной, расхваливая так мое царствование», – отвечал он 15 марта и заверил, что считает корреспондента «одним из величайших в свете героев»358.

Но Фридрих знал: лести не бывает много. «Вы подаете пример добродетели всем властителям, что должно привязать к вам сердца всех честных людей, – настаивал он 23 марта. – …Я потерял за эту войну 120 генералов, 14 генералов в плену у австрийцев; в результате наше положение ужасно. Я мог бы прийти в полное отчаяние от него, но я нахожу верного друга в лице великого, одного из самых великих государей Европы, который чувства чести предпочитает всяким соображениям политики. Ах, не считайте странным, ваше величество, что все мои упования на вас»359.

Другой чувствительной ноткой, на которую откликалось сердце Петра, была прямота и искренность. «Ваше императорское величество – один из самых могущественных государей мира; тем не менее это не император, но человек, истинный друг, дарованный мне небом, – рассуждал Фридрих 4 апреля. – Я чрезвычайно счастлив, что Гольц удостоился вашего одобрения; я ручаюсь за него, как за честного человека… Я горько упрекал бы себя, если бы послал к вашему двору кого-нибудь, чтобы двоедушничать… Перед отъездом Гольца я сказал ему: “Не пускайте в ход ни хитростей, ни каверз; обращайтесь прямо к императору, пусть искренность и правдивость единственно руководят вами. Государь этот – тот же я; такой счастливый союз не должен быть осквернен двоедушием и тайными происками ”»360.

Существует мнение, будто прусский король рекомендовал Петру III сблизиться с женой и прислушиваться к ее словам. В 1773 г. французский посол Дюран де Дистроф привел цитату из якобы виденного им письма Фридриха II: «Советуйтесь с императрицей, она даст вам только добрые советы, и я призываю вас следовать им»361. Это дипломатическая легенда, не раз повторенная историками. В письмах прусского короля 1762 г. ни разу не упомянута Екатерина. И мы смеем утверждать: не могла быть упомянута, исходя из всего строя отношений корреспондентов. Фридрих старался ничем не вызвать неудовольствие Петра. Слишком многое для него было поставлено на карту.

Другое распространенное мнение касается войны с Данией. Принято считать, что Фридрих отговаривал русского императора начинать ее. Однако письма рисуют совсем иную картину. Еще в апреле король рассуждал о предполагаемом противнике: «Это слабое правительство боится действовать и равным образом боится разоружиться. Ваше величество сможет делать с этими людьми все, что вам будет угодно»362. Через двадцать дней он развил свою мысль: «Ваше императорское величество имеете неоспоримые права на владения, отнятые у вашего дома во время смут. Вы имеете право требовать их обратно; война дарует вам право победы… Я горю желанием содействовать всем вашим предприятиям… Пусть ваше величество укажет количество войск, которое ему угодно, чтобы я присоединил к его войскам… Как бы стар и дряхл я ни был, я сам пошел бы против врагов вашего величества»363. О себе король не забывал и тут же попросил у союзника 14 тыс. регулярного войска и тысячу казаков, чтобы справиться с австрийцами.

Петр был потрясен благородством своего друга. «Ваше величество… предлагаете корпус из своего удивительного войска, – писал он 27 апреля, – и свою гавань в Штеттине, говоря мне, чтобы я отнюдь не стеснялся и действовал в его стране, как бы в своей собственной. Но каково же было мое приятное изумление, когда я прочел ваше предложение самому идти против моих врагов»364.

Тем временем в Берлине шел мирный конгресс, и Петр чрезвычайно хотел, чтобы в договоре было прописано требование к шведам подкрепить Россию флотом против датчан. Однако здесь Фридрих не сумел помочь или не захотел настаивать. Стокгольм находился под полным контролем Парижа и ни при каких условиях не стал бы в теперешних обстоятельствах отряжать свой флот в подкрепление русскому.