Рыцари рейха - Руслан Мельников

Ну да... Бурцев пощупал за пазухой «вальтер». Пистолет — на месте.

— В любое другое время я бы перепугалась не на шутку, но сегодня только радовалась этому шуму. А сейчас, когда все стихло, мне страшно. Опять. Боюсь, Бенвенутто вернется. И сын синьора Моро будет зол, как бешеная свинья. Наступает утро, и время серенад закончилось.

— Поэтому вы открыли нам дверь?

Она промолчала, опустив глаза. Ответа и не требовалось.

— Синьора, но мы ведь могли оказаться бандитами похлеще Бенвенутто. Или вы не поняли, что нас разыскивала городская стража?

— А мне уже все рав-но! — отчеканила она. — Синьоры, я вас умоляю только об одном: сделайте так, чтобы Бенвенутто забыл дорогу к этому дому.

— Но ваш муж? — Бурцев взглянул на синяки под подбородком Дездемоны, — Что скажет он? Как он поступит?

Глазки венецианки прищурились. Дездемона оскалилась, сделавшись похожей на дикую кошку:

— Со своим увальнем Джузеппе я как-нибудь справлюсь сама. А вот с Бенвенутто и его слугой, боюсь, не смогу.

— Ясно, — Бурцев принял решение. — Синьора, если Бенвенутто действительно пожалует сюда...

Стук в дверь возвестил, что «если» уже не уместно.

Стучали громко, по-хозяйски. О дерево били железом. Дверь ходила ходуном.

— Ну, дружище Габриэло, — Бурцев повернулся к Алексичу, — пришло время расплачиваться за гостеприимство.

Новгородец вразвалку направился к спальне Дездемоны.

— Э-э, ты куда это, Алексич?

— Так это... под кровать. За оружием.

— Погоди-погоди, — Бурцев остановил сотника. — На свиданья толпой не ходят. Там, за дверью, всего один молокосос. Ну, может быть, двое, если слуга-лодочник сопровождает господина. Давай-ка обойдемся без пролития крови. Все-таки парень принадлежит к знатному семейству, и смерть оболтуса может осложнить жизнь этой синьоре. От нас ведь что требуется? Просто вышвырнуть щенка и убедить его больше сюда не соваться.

— А как это сделать без крови-то и увечий? — искренне изумился новгородский богатырь.

— Да есть у меня одна мыслишка. — Бурцев повернулся к венецианке. — Синьора Дездемона, Бенвенутто знает немецкий?

— Да, конечно. В Венеции многие говорят по-немецки. Торговое подворье купцов из Германии — самое крупное в городе. А уж после появления здесь Хранителей Гроба и рыцарей ордена Святой Марии немецкий и вовсе становится вторым языком республики.

— Отлично. Идем, Алексич. А вы, дорогая синьора, ждите нас здесь и не высовывайтесь.

Первым делом Бурцев приоткрыл небольшое — с кулак — смотровое окошко в двери. Это можно было делать безбоязненно: в темноте неосвещенного дома разглядеть их с Гаврилой сейчас невозможно, зато окрашенная первыми рассветными лучами улочка просматривалась великолепно.

Как и предполагал Бурцев, на пороге стояли двое. Давешний молодой лютнист с музыкальным инструментом за спиной и коротким мечом в руке весь аж подергивался от нетерпения. Рукоятью своего оружия артист яростно долбился в запертую дверь. Слуга и — по совместительству — телохранитель нахального отпрыска семейства Моро стоял рядом. Парень тоже держал руку на эфесе меча — побольше и посолидней хозяйского.

Заметив, что смотровое окошко, наконец, открыли, Бенвенутто сунул клинок в ножны, прильнул к двери. Что-то зашептал по-итальянски — страстно и угрожающе одновременно. Ну, совсем, блин, распоясалась венецианская золотая молодежь!

Сейчас видны были лишь длинный нос молодого синьора, его черные усики и подвижные пухлые губы. Бурцев долго не раздумывал. Цапнул Бенвенутто за нос. Прихватил двумя пальцами. Сжал, словно клещами. Провернул носяру вместе с головой...

Моро-младший так и влип мордой в окошко. А от его вопля, казалось, содрогнулась вся улица. Перепуганный слуга засуетился возле господина, пытаясь оторвать того от двери-ловушки. Бенвенутто возопил пуще прежнего. Разъяренный, но совершенно беспомощный мажор тринадцатого столетия попробовал было просунуть в окошко клинок, но едва не оттяпал себе нос.

Послушав с полминуты совсем уж немузыкальный рев синьора с мечом и лютней, Бурцев отпустил страдальца. И сразу отпер засов.

— Дездемона! Порка троя![46]* — судя по тону, остатки романтического настроя, если они еще имелись, с Бенвенутто как рукой сняло.

Лютнист попрыгал немного у порога, потирая распухший нос. Затем, визжа и изрыгая проклятия, с разбега впечатался плечом в незапертую уже дверь. Преграда поддалась так легко и неожиданно, что бедолага не удержался на ногах. В дом Бенвенутто вкатывался кубарем, с грохотом опрокидывая все, что встречалось на пути.

Слуга-гондольер с мечом наголо поспешил на помощь господину, однако наткнулся в темноте на пудовый кулак Гаврилы, неожиданно вынырнувшего из-за дверного косяка. Верный телохранитель отправился в продолжительный нокаут.

Бурцев тем временем занимался хозяином. Отбросил ногой оброненный меч пылкого влюбленного. Вздернул юнца за шкирку. Поставил на ноги.

— Ки?! Ке коза?! Перке?![47]— дурным голосом вскричал Моро-младший.

Итальянского Бурцев не знал, да и отвечать на вопросы Бенвенутто не собирался. А потому...

— Вер?![48]* — сам рявкнул он в ухо молокососу.

Тот побледнел.

— Ихь... Ихь бин... — Дездемона сказала правду: Бенвенутто, действительно, «шпрехал» по-немецки, вот только никак не мог совладать сейчас с собственным языком. Парень, рассчитывавший на встречу со строптивой, но слабой женщиной, растерянно таращил зенки на двух здоровенных мужиков. Молокосос понятия не имел, откуда они здесь взялись, но уже чувствовал, что эти двое церемониться с ним, как купец Джузеппе, не станут. Прошло несколько секунд, прежде чем сынку венецианского сенатора удалось взять себя в руки.

— Я к Дездемоне! — прохрипел он по-немецки. — Прибыл по приглашению ее супруга и хозяина этого дома. А вы...

— А я от Дездемоны, — прервал его Бурцев. — От хозяйки этого дома. И знаешь, что я тебе скажу, щенок?

— Не смейте так со мной разговаривать, синьор! — еще хорохорился Моро-младший. — Вы не представляете, кто я такой!

— Отлично представляю, гаденыш. Так вот, послушай меня внимательно и запомни до конца своих дней: если ты когда-нибудь снова сунешься сюда или вздумаешь преследовать синьору Дездемону, я тебя из-под земли достану. И в следующий раз схвачу не за нос — за другое место. И не отпущу, пока не вырву с корнем, понял?

— Да вы... вы... — юнец бледнел и задыхался. — Вы будете иметь дело с моим отцом! А мой отец...